Я СКАЖУ ТЕБЕ

          Владислав Китик

                     

                                      Я СКАЖУ ТЕБЕ…

                                          Hoвелла

   

- …я обязательно скажу тебе сегодня: «Дорогая», Я назову тебя ласковым именем. Ты сероглазая грустинка, облачко, моя волшебная веточка, - мечтательно говорил про себя Игорь, пока ноги механически отбивали считалку лестницы. Наконец, он спустился с седьмого этажа, и с разбегу бросился в жар августовской улицы.

С Надей они виделись несколько месяцев. Иногда ходили к морю, ели мороженое. Один раз он даже купил ей цветы. Это не было ухаживанием, - скорее неосознанное притяжение двух неискушенных людей. Но вчерашняя гроза словно разбудила Игоря раскатистым грохотом. Они забежали в подъезд. Надя стояла перед ним в сияющих каплях, в облепившем талию платье. Он вдруг захотел поцеловать ее и, задыхаясь, схватил за плечи, притянул к себе. Она его резко одернула. Игорь вспылил. В ответ получил оплеуху. И, не оборачиваясь, размашисто ушел, бросив ее одну.

Теперь порывы уязвленной гордости, скрытое сожаление, и мягкие укоры неожиданной нежности накатывали волнами, ошеломляли откровенностью. Как будто эта сумятица чувств и нужна была, чтобы за выходные понять: это та женщина, о которой он готов печалиться, мысленно общаться с ней и заботливо желать добра.

Однако быть репортером в молодежной газете, - это не любезности расточать. Понедельник начался с задачи встретиться со светилом вальндорфской педагогики и скомпоновать из сентенций читабельное интервью.

- …ласточка, солнышко, извини, колокольчик мой светлый… - повторял про себя Игорь, лавируя в толпе. Набитая бумагами сумка хлопала, как голенище.

- А поаккуратнее? - провизжало сзади.

- Извините, бабушка, не нарочно зацепил, - бросил он на ходу.

- Какая я тебе бабушка! Га? Такой молодой, а такой черноротый, - услышал он глохнувшее за спиной возмущение.

Трамваи не ходили. Что ж, три пролета можно и пешком. Ничего, что жарко. Это лучше, чем дрожать, как недавно под дождем.

- …она мерзлячка. Говорит, надевает шерстяные носки чуть не с сентября. Зато сама вяжет… – Игорь споткнулся о кусок ржавой трубы возле будки-«батискафа».

Двое сантехников с лопатами выбрасывали из траншеи сухие комья глины. Гортань уже ощущала колкие пузырьки холодной газировки. Но третий, куривший у края ямы, проговорил: «Пока не подведем трубу, не откроется. Здесь не скоро, парнишка...».

Светило педагогики говорил, наслаждаясь вниманием к своим речам. Журналистика обязывает, слушать, кивая головой, работать диктофоном. Тем более, что китайский «цифровик», видимо, от проникшей в него дождевой воды, заглючил, и вести запись пришлось ручкой. Признательность Игоря по окончании этого двухчасового диктанта была искренней.

На улице он достал мобильный телефон и стал с волнением набирать помер Нади.

- Абонент не может принять вызов, - бесстрастно сообщил металлический баритон. Конечно! И у нее залило мобильник.

– Хоть воды-то уже можно выпить? Да-а…Мы до грозы сок пили… Она попросила манго…

- Игарь! Старых друзей не замечаешь? – Перед ним лыбился рыжий верзила. Ну да: Костя, одноклассник. Он схватил Игоря под локоть и потащил за угол к пивному ларьку.

- Друг детства, - представил он. - Вместе двойки получали.

- Ну, присоединяйся, - шевельнулись мужички. – Мы тут о бабах философствуем…

- Чудак, разве можно о своей жене рассказывать, - думал Игорь, тащась по солнцепеку в редакцию. Впереди мелькала пятками пергидролевая блондинка.

- Да, у Надьки ноги похуже. Но зато она – единственная, - спохватился он.

Войдя в свой кабинет, Игорь схватил трубку, ткнул палец в диск. Сигнала не было. Телефонный мастер, размахивая кусачками, спорил с курильщиками о вчерашнем матче.

- Ну, и когда же почините? – раздраженно спросил Игорь.

- А когда пресса правду начнет писать – загоготал монтер.

Интервью готовилось для засылки в номер. Игорь нахохлился и погрузился в работу.

- Дружище, ты самый молодой, - в дверях щелкнули туфли редактора. – Надо сходить на почту вместо Леночки. Прости и топай!

Светофор таращился на перекресток сразу тремя зажженными огнями. Десятка два машин уже сердито урчали моторами в пробке, гудели клаксонами. «Козел», - скорее разобрал Игорь по губам, чем расслышал выкрик из лоснящейся иномарки, рванувшей из дорожного затора. К горлу подступила пивная отрыжка.

- А вдруг бы переехал? – пытался взять себя в руки Игорь. – Тогда белая реанимация, за спиной остывает прошлое. Хочешь крикнуть и не можешь вытолкнуть из себя, последнее, возможно, самое важное в жизни слово. Надичк-а-а-а! Потом она прочет лицемерный некролог: «Никто не ждал, что такое случится…» Не ждали! А чего мы ждем? Удобного случая? Подходящих слов? Свободы от обстоятельств?

Наконец-то, материал сдан и подписан в печать!

- Теперь? Костя живет неподалеку! Звал в гости. К нему на телефон! – отрывисто стучало в голове.

Наконец-то! Как унять сердцебиение? Язык присох к небу. Тягучие гудки. И чей-то недовольный голос в трубке: «Она простудилась. Спит».

Дома Игорь вышел на балкон в безветренную ночную прохладу. Слушать наступившее внутри молчание не мешал ни шелест крон, ни пение сверчков, ни тающий гул троллейбуса, завершившего дневной круг. На перекрестке вспыхивали огоньки шоферских сигарет. Сорваться бы, крикнуть таксисту: «Плачу! Гоним на Слободку». Туда, где под одеялом свернулась калачиком его Надя. Его надежда, которая искупает его неловкость, досаду и полное незнание того, что произойдет потом.

А в настоящем? Игорь достал общую тетрадь, щелкнул ручкой… Такова была сегодня правда его жизни. И о чем еще стоило думать и помнить, что описывать, если не ее?