Мечты Аси Кегельман

                                            Новелла

   В Асю Кегельман, как мне казалось, была тайно влюблена половина юношей нашего курса - будущих гениев зодчества. Мало того, природа ее женского обаяния была такова, что даже строгие институтские преподаватели, несмотря на ученые степени и солидный возраст, и те не могли устоять пред ним. Иногда кто-нибудь из них останавливался в коридоре, пропуская пройти девушку первой, а потом смотрел ей вслед с чувством глубокой тоски о прошедшей безвозвратно молодости.

Не знаю, чем объяснить такое отношение к ней со стороны юношей и мужчин. Может быть, это удивительный результат смешения в ней двух кровей: австрийской по отцовской и украинской – по материнской линии?

Вероятно, именно это обстоятельство и  определило ее незаурядную внешность и характер, сочетающий в себе достаточную рассудительность c чувственным восприятием окружающего. Она знала, что делает и зачем, в то же время, смотрела на мир широко раскрытыми глазами, беря от жизни все самое лучшее.

   - Разве можно человеку запретить получать удовольствие от того, что радует его глаз и согревает душу? – спрашивала наивно она, обезоруживая собеседника невинной улыбкой.

   Это позитивное отношение к жизни Ася перенесла и на учебу в институте. Не жалуя так называемые общественные науки, она основательно занималась архитектурной графикой, начертательной геометрией, рисунком. То есть отдавала предпочтение тем дисциплинам, которые непосредственно относились к нашей будущей профессии архитектора. Ее курсовые работы были просто красивы, если не сказать, прекрасны. И это вызывало у некоторых сокурсников патологическую зависть.

 - Подумаешь, Кегельман создала очередной шедевр! – возмущалась Света Корсакова, лучшая подруга и соперница Аси. Я же, играя на контрапунктах, ненавязчиво, но искренне хвалил эти работы, чем и снискал ее расположение. А со временем – дружбу.

   Ася, как настоящая одесситка, обожала свой город. Тем, кому доводилось гулять с ней  по старой Одессе, она щедро открывала ее тайны. Показывала лучшее из того, что осталось нам в наследство после мастеров дореволюционной эпохи. И такие прогулки, если и не стали для кого-то школой будущей профессии, то, во всяком случае, воспитывали хороший вкус.

   Ее всегда и везде интересовало, как те или иные вещи, созданные людьми, вписываются в интерьер или в городской пейзаж. Как-то, когда мы  гуляли по одному из приморских парков, Ася сказала:

   - Хочешь, я тебе покажу один малоизвестный шедевр? - И, не спрашивая согласия, потянула меня за руку на территорию санатория, принадлежавшего военному ведомству. Там, в глубине парка, в одиночестве стоял трехэтажный особняк из потемневшего от времени красного кирпича. Подойдя к дому, Ася показала мне изумительную майолику, которой был декорирован его фасад.

   - Ты видишь эту красоту,- сказала она, показывая желтые цветы и зеленые листья из обожженной специальным способом глины - так напоминавшие настоящие тюльпаны. –  Как они оживляют и, я бы сказала, «очеловечивают» дом.

   Все, что оскорбляло ее эстетический вкус, особенно неудачные общественные и жилые сооружения, она предавала беспощадной критике. Досталось от нее и новому зданию театра Музыкальной комедии, в котором эклектика соседствовала просто с дурным вкусом. Ася одной из первых высмотрела на его крыше неудачные декоративные украшения, издали напоминавшие «позолоченные гробы». Они стояли в ряд, как в канторе обрядовых услуг для общего обозрения.

   - Окружающая среда может возвысить или унизить человека, - утверждала Ася. – Поэтому архитекторы и строители несут ответственность за душевное здоровье общества, может быть, большую, чем врачи и политики.

   Архитектура, живопись, только что прочитанные книги были постоянными темами наших бесед во время прогулок по городу. Если это была осень, и с залива дул пронизывающий норд-ост, мы, продрогнув, заходили в одно из ближайших кафе, заказывали по чашке черного кофе и рюмке шартреза. Если добавить немного ликера в кофе, напиток приобретает несвойственный ему мягкий вкус. Я назвал его «Поцелуй Анастасии», не признаваясь в этом ей самой.

   Согревшись, она снимала плащ, и к запаху кофе с ликером присоединялся неповторимый пьянящий аромат лаванды, исходивший от ее одежд и юного тела. И для меня не было большего наслаждения, чем сидеть с ней за столиком плечом к плечу в этом букете запахов и слушать ее откровения.

   - Я хочу любить и  быть любимой, - тихонько, как будто про себя, сказала в один из таких осенних дней Ася, еще плотнее прижавшись к моему плечу. И простые на первый взгляд слова, слетевшие с ее уст, прозвучали для меня как вызов и как обещание.     

   Нам нравились тихие улочки ранее фешенебельного микрорайона Отрада, названия улиц которого звучали как стихи: Отрадная, Уютная, Ясная и Морская. Мы пешком исходили весь Французский бульвар, где еще сохранились изящные особняки давно ушедшей эпохи, ездили на трамвае в Аркадию и на Большой Фонтан.

  Особенно здесь было хорошо весной, во второй половине мая, когда цвела персидская сирень, наполняя округу дурманящим ароматом. Уютно усевшись в густую траву под благоухающим кустом, можно было предаваться интимным ласкам, или, устав от них, смотреть с высокого берега в морскую даль, подернутую легкой полупрозрачной дымкой. Порой, когда на плоскости моря возникал белый лайнер, уходящий в круиз по Черному морю в Крым и далее к обетованным берегам Кавказа, мы на спор пытались отгадать его название.

   - «Украина»! – говорила Ася уверенно, вглядываясь в едва различимые очертания теплохода.

   - «Аджария»! – противоречил я девушке, узнавая знакомые обводы корпуса и надстройки судна…

   Очередные летние каникулы, чтобы подзаработать немного денег, я вынужден был провести с институтским строительным отрядом. В глухом таежном поселке Агириш Ханты – Мансийского автономного округа, где – то рядом с Полярным кругом, мы возводили для лесорубов деревянные домики на свайных фундаментах. Мы работали целый световой день, пока солнце не садилось за зубчатый абрис тайги, и, поужинав, отравлялись спать. Но короткие белые ночи, поначалу очаровавшие нас, южан, со временем стали нашим проклятием. Ибо они больше подходили для романтических прогулок, чем для отдыха после тяжелого рабочего дня.

   Я тосковал по любимой. Может быть, поэтому едва ли не еженощно меня посещал один и тот же сон. Мы с Асей сидим на причале, отражаясь в ультрамариновой морской воде. По прихоти волн наши лица то сталкиваются, то расходятся в разные стороны. В самый ответственный момент, когда волны сводят наши лица и губы для поцелуя, Ася своей изящной ножкой почему-то пытается стереть это идиллическое отражение. Но всякий раз, не дотянувшись к нему, медленно соскальзывает в воду, окунаясь с головой.

    В Одессу я вернулся только в конце августа, в разгар бархатного сезона. Город переполняла атмосфера чувственности, свободы и легкости бытия. Прилавки на базарах ломились от южных фруктов и овощей, привлекая отдыхающих разнообразием и дешевизной. Каждый встречный на ходу что-то жевал, другие только собирались откусить свой кусок от пирога жизни.  

   На следующий день после возвращения из тайги, я поспешил навестить Асю. Мне было неудобно являться к ней с пустыми руками после долгой разлуки. И я зашел в «Дом книги», чтобы приобрести для нее подарок. На этот раз на прилавках ничего интересного не оказалось. Зато в комиссионном отделе мне попался на глаза сборник  Леонида Мартынова «Первородство». И открыв его наугад, я прочитал:

                                  Я Вас люблю! Поэтому

                                  Весь мир творю я заново…

   Расплатившись, я вышел на улицу и направился в сторону «Двух Карлов». Рядом находился дом, в котором жила Ася. Увидев первый попавшийся телефон-автомат, я набрал ее номер.

   - Алло,- послышался в трубке скучающий Асин голос.

   - Не хотится ли пройтиться там, где мельница вертится? – спросил я, несколько перевирая строку из стихотворения одного известного одесского поэта.

   - Ой, хотится! - радостно откликнулась она, узнав мой голос. – А что ты предлагаешь конкретно?

    Побродив немного по городу, мы вышли на Пушкинскую, возле гостиницы «Красная» свернули налево, прошли мимо бывшей биржи - детища Александра  Бернардацци, - и, спустившись на Польскую, поехали на морской вокзал. У его причала стоял пассажирский теплоход, красавец «Иван Франко», с белой надстройкой и черными бортами. Судно готовилось к очередному круизу, по трапу на его борт гуськом поднимались счастливые пассажиры, предвкушая праздничный, почти европейский отдых. На дальнем от нас причале из трюмов сухогрузного судна выгружали грейфером золотящийся в лучах заходящего солнца кубинский сахар-сырец.

   Понаблюдав за жизнью этого крупнейшего морского предприятия, мы поднялись на третий этаж стеклянного здания. Там располагался уютный бар, куда мы и раньше захаживали компанией отмечать чьи-то дни рождения или большие праздники. Нам повезло, посетителей в этот час было мало. И нам достался дальний угловой столик, сидя за которым можно созерцать перспективу Одесского залива. 

   Проголодавшись, мы заказали бутерброды с московской сырокопченой колбасой и красной икрой, а на десерт фрукты и «Советское шампанское» одесского разлива. Получив по аккредитиву солидную сумму, равную пятидесяти обычным студенческим стипендиям, мне было приятно угостить чем-то вкусным любимую девушку.

   - Я тосковал без тебя, - выдавил я из себя, когда официант удалился выполнять наш заказ.

   - Мне тебя тоже не хватало, - ответила Ася, почему-то прикрыв глаза слегка подрагивающими веками.

   Медленно потягивая искристый напиток, мы говорили о предстоящей работе над дипломными проектами. Вернее говорила Ася, а я только слушал и поддакивал.

   - Я хочу использовать в своем проекте конструктивные элементы из железобетона, металла, стекла и композитных материалов, - говорила она. -Это позволит добиться легкости и выразительности каждого элемента при достаточной устойчивости и прочности всего сооружения. 

   По ее словам, это будет комплекс полукруглых зданий, напоминающих парусник. Главным украшением многоярусного фасада станут большие окна и лоджии, каждая из которых будет давать тень для террасы нижнего этажа.

   - Проектировать и строить я хотела бы так, чтобы не было стыдно, когда табличку с моей фамилией и инициалами помесят на фасаде здания, - продолжала Ася с лукавой улыбкой на лице. И ее глаза переливались оттенками синего и зеленого, подобно морской волне.

   Увлекшись, она интенсивно жестикулировала, создавая в пространстве очертания будущего сооружения. При этом ее тонкие красивые руки касались моих рук. Наши колени то и дело сталкивались под столом.

   «Как эта девушка много значит для меня, – думал я, наблюдая за Асей. - А что значу для нее я?»

   Возвращаясь в город, мы поднялись по ступенькам Потемкинской лестницы. Легендарный градоначальник Одессы Дюк де Ришелье в небрежно наброшенной на голое тело тоге римского консула молчаливо приветствовал нас небрежным жестом бронзовой руки.

   - Уже поздно, зачем тебе ехать к себе, - сказала вполголоса Ася, когда мы остановились у парадного ее дома. – Оставайся у меня. Родители сегодня на даче и никто нам не будет мешать. Сядем на балконе в лонгшезы, и всю ночь будем созерцать звездное небо…

        Утром я проснулся от прохладного воздуха, проникавшего из распахнутой двери балкона. От смятой рядом подушки еще исходил дурманящий аромат лаванды. Я посмотрел сквозь тюлевые гардины на балкон, где на его ограде ворковали и целовались ненасытные к любви сизари. Когда я задумался о жизни пернатых, невольно вспомнив австрийского орнитолога профессора Конрада Лоренца, в комнату в коротком голубом халатике не вошла, а плавно влетела  Ася. Одарив меня влажным поцелуем, она сказала:

   - Вставай, у нас не принято подавать завтрак в постель. Кстати, сегодня моя очередь вывести тебя на прогулку. - И также легко выпорхнула на кухню.

   Позавтракав на скорую руку, мы отправились на железнодорожный вокзал. В электропоезде «Одесса – Белгород-Днестровский», мы продолжили нашу вчерашнюю беседу. Ася неравнодушно относилась к Антонио Гауди. Поэтому еще и еще раз она вспомнила его «Дом костей», «Башню Бельесгуард». И особенно Храм Святого Семейства в Барселоне, который под руководством мастера возводили около тридцати пяти лет и который, после его нелепой смерти, достраивают, и еще будут долго достраивать его потомки.

   Это был ее конек. И вклиниваться в монолог по-хорошему честолюбивой девушки было неэтично. А с моей стороны даже преступно. Ибо я знал, что она сама мечтает спроектировать и построить нечто такое значительное, что заставило бы говорить о нем и знатоков и простых обывателей.

   - Да, у каждого Гауди должен быть свой Гуэль, – только и смог я сказать вполголоса. Но Ася, к счастью, не обратила на мое замечание никакого внимания.

   Мы сошли на станции Каролино – Бугаз и, минуя дачи и курени железнодорожников, обходя мелководные озерца, в которых плавали маленькие черноморские черепахи, вышли к безлюдному пляжу.

    День был по-летнему теплым, а воздух таким прозрачным, каким он бывает на юге только в конце августа - начале сентября. Легкий ветерок сдувал песчинки с гребней дюн. На море стоял полный штиль, небольшие волны лениво накатывались на кромку почти плоского берега, как бы приглашая окунуться в их прозрачную прохладу.

     Когда Ася входила в море, казалось, оно расступается перед ней, впуская ее в свое лоно; когда выходила, вода как будто шла следом, не отпуская ее от себя. Солено-горьковатая влага стекала с ее изящной загорелой фигуры, разлеталась вокруг мириадами живых, сверкающих в лучах солнца, брызг. Подняв плавными движениями руки, чтобы поправить мокрые цвета ржаной соломы волосы, Ася предстала предо мной во всей своей незащищенной и прекрасной наготе. Я смотрел на нее и не мог насмотреться, невольно вспомнив чье-то высказывание о том, что в красивом теле отражается красота души.

   Накупавшись, мы установили на берегу небольшую туристическую палатку. Расшнуровав рюкзак, я достал из него съестные припасы, длинную бутылку болгарского рислинга, заготовленные Асей еще с вечера, и мы, усевшись на покрывало, начали трапезу. 

   - За нас, молодых и неопытных! - Произнесла свой тост Ася, подняв на уровне сияющих изумрудных глаз эмалированную солдатскую кружку.

   - За тебя, такую красивую, умную и непосредственную, - ответил я без лукавства и поцеловал ее в слегка посиневшие от недавнего купания губы.

   Нам было хорошо вдвоем на этой песчаной косе, отделяющей Черное море от Днестровского лимана. Мы радовались высокому чистому небу, солнцу, легкой волне, накатывающей на плоский берег. А больше всего - общению друг с другом, ничего не загадывая на будущее и ничего не зная о нем.

--------------------------------------------------------------------------------

 

P.S. «Два Карла» -  винный подвальчик в Одессе, расположенный на углу  улиц, носивших до возвращения им старых названий, имена Карла Маркса и Карла Либкнехта; Антонио Гильем Гауди-и-Корнет – известный испанский архитектор; Эусеби Гуэль-и-Басигалупи – каталонский промышленник, политик и меценат, поддерживавший все начинания Антонио Гауди