Анатолий
Михайленко
С президентом на брудершафт
Yesterday,
All my proubles seemed so far
away
Now it looks as though
they're here to stay…
Червень
прибыл в Киев утренним поездом, быстро отыскал гостиницу «Президент–Отель» —
адрес был указан на бланке официального приглашения. В двухместном номере, куда
его поселили, молодой человек, по виду еще юноша, раскладывал свои вещи.
—
Эмиль, Эмиль Черныш из Винницы, — представился он, улыбнувшись.
—
Юний, — сказал Червень, подумав, что парня с бесхитростной улыбкой можно не
опасаться.
—
Это шутка? — спросил винничанин.
—
В смысле?
—
В смысле имени…
—
Мои родители историки, зациклились на античности. А я теперь отдуваюсь за их
любовь к Древнему Риму, — пояснил Юний.
—
А вот мои родители, видать, почитали Пугачева.
—
Что, тоже историки?!
—
Нет! Они назвали меня его именем — Емельян. А Эмиль — это я уже сам придумал.
Приведя
себя в порядок, они спустились в гостиничный холл. Там несколько десятков
коллег, представлявших украинскую региональную прессу, обступили невысокую
брюнетку в сером деловом костюме, белой блузке с черным кокетливым бантиком на
шее вместо галстука, и в туфлях на высоком каблуке.
«Еще
одна жертва моды!» — подумал Червень, увидев, как девушка балансирует на
«шпильках», пытаясь твердо стоять на ногах.
—
Вот таким только и доверяют что сопровождать журналистов и раздавать
персональные «бейджики», — сказал он.
—
Зато она в свите президента! — поддержал его Эмиль.
К
одиннадцати часом вся «журналистская рать» прибыла автобусами на Европейскую
площадь. Высадились у Крещатого парка, по подземному переходу перешли на другую
сторону площади, поднялись бетонными ступенями к «Украинскому Дому», где должна
была состояться пресс–конференция главы государства.
После
обычной в таких случаях процедуры — регистрации, проверки паспортных данных,
выворачивания наизнанку карманов перед придирчивой охраной, досмотра
диктофонов, фотоаппаратов, видеоаппаратуры, прохождения сквозь рамку
металлоискателя, — все, наконец, оказались внутри здания.
Президент
задерживался. Охрана нервничала. Проголодавшиеся «акулы пера» выстроились в
очередь у буфетной стойки, чтобы наскоро перекусить бутербродами, выпить чашку
кофе или чаю.
Воспользовавшись
возникшей паузой, Червень спустился на нулевой этаж покурить. А когда вернулся,
обстановка уже была другой, наэлектризованной, что ли. Не хватало только искр,
проскакивающих между собравшимися в фойе людьми.
«Как
перед вторым пришествием!» — подумал он. И в ответ ему отозвалось эхом: «Едет!
Едет!..»
Журналистов
попросили пройти в зрительный зал, занять места, приготовится. Несколько минут
спустя, из–за голубых кулис на сцену вышли трое: женщина и двое мужчин. Один из
них коренастый, выше среднего роста, в сером как легированная сталь костюме,
сорочке цвета морской волны и неброском галстуке в тон костюму. В наступившей
тишине что–то щелкнуло, и усиленный репродуктором мужской голос объявил:
«Президент Петр Могила!» — И все, находившиеся в зале, встали, приветствия его.
Червень
с Эмилем сидели во втором ряду, под небольшим углом к центральной оси сцены. С
этого места можно было хорошо рассмотреть гаранта: крупная голова на короткой
шее надежно посажена на широкие плечи атлета; редкие рыжеватые волосы,
виртуозно причесаны, так, чтобы скрыть лысину; загорелое морщинистое, словно
пожеванное, лицо; под тяжелыми верхними веками небольшие глаза цвета медного
купороса. Такого встретишь на Бессарабке и пройдешь мимо, не оборачиваясь.
Однако первые впечатления обманчивы, простота — кажущаяся.
Червень,
включил диктофон на запись. И начал вспоминать, когда он впервые встретился с
Петром Могилой. Это было осенью девяносто третьего года, на одесском НПО
«Холодмаш». Могила, тогда еще только претендентом на высший государственный
пост, встречался с директорами крупных предприятий города. Встреча проходила
едва ли не за закрытыми дверьми, кулуарно. И понятно, почему: область и город
были в руках креатуры действующего главы государства.
—
Я точно знаю: страну мы просрали, — с ходу, не раскачиваясь, заявил претендент,
приятно удивив присутствующих своей простой. И продолжил: — Но я верю, что мы
ее сможем возродить, если восстановим управляемость, производственный
потенциал, товарно–денежные отношения и откажемся от захлестнувшего нас
бартера…
У
Могилы не было ораторского таланта. Он выражался скупо, но доходчиво. Его предвыборная
программа была прозрачной и понятной мастодонтам местной индустрии. Больше
всего их подкупило в претенденте то, что он, как и они, был родом из советской
партийно–административной системы. И каждый из них уже просчитывал свои выгоды
от того, что у руля государства станет не какой–то политикан, а человек их
круга.
Взобравшись
на вершину властной пирамиды, Могила обнаружил скрываемые до поры до времени
качества. Первое и главное что ему удавалось — так это в «судьбоносных»
вопросах переигрывать законодательное собрание. Используя межпартийные и
внутрипартийные разногласия, он нередко добивался своего. Именно с согласия
депутатов он менял премьер–министров «как изношенные перчатки». При этом вся
вина за провалы в экономике и социальной сфере, вменялась в вину им, принесенным
в жертву.
«Все–таки,
чтобы не говорили, с приходом Могилы к власти наметилась определенная
стабильность, — подумал Червень. — И многое из того, что было сделано при нем
как положительного, так и отрицательного, предопределило судьбу страны на
многие годы вперед…»
А
Могила говорил о свободном рынке, предстоящей административной и политической
реформах, перспективах европейской интеграции. Увлекшись, он разводил руками,
создавая воздушные пузыри, и широкими жестами отправлял их в зал, внимавшим ему
журналистам. На самых важных моментах он акцентировал их внимание поднятым
вверх указательным пальцем. На его лице читалась усталость, но он снисходительно
улыбался, мол, спрашивайте, я все равно не удовлетворю вашего любопытства.
«Интересно,
верит ли он сам в то, о чем говорит? Или это такой техрологический прием — с
помощью прессы внедрить в сознание широких масс мысль, что второй срок его
президентства неизбежен, так как это отвечает их ожиданиям?» — думал Червень.
—
Ты заметил, президент поменял риторику, — сказал Эмиль, когда после
пресс–конференции они пришли в свой гостиничный номер.
—
Ты имеешь в виду его заявления о свободном рынке и предстоящих реформах? — спросил
Червень.
—
Да, а также о перспективах европейской интеграции.
—
Скорее всего, это его реакция на усилившиеся имперские тенденции северного
соседа. В Москве не могут смириться с тем, что Украина ушла в свободное плавание,
обходя Красную площадь стороной. Он, по всей видимости, осознал, наконец, какая
опасность исходит из Кремля и с надеждой стал смотреть на запад.
—
Ты не понимаешь, — сказал Эмиль. — Он намерен баллотироваться на второй срок.
—
Ну и что? Он имеет на это право.
—
Это рискованная, опасная затея.
—
Для кого?
—
Для него и для всех нас.
—
Почему?
—
Да потому, что «вождей» у нас терпят только один срок, а на втором — предают.
Притом, с потрохами.
—
Ты что–то мутишь, Миля! Кто его собирается предавать?
—
Да те же олигархи и предадут и продадут! Причем, с потрохами.
—
А я думаю, что сегодня у президента позиции сильнее, чем когда он
баллотировался в первый раз. Ибо он удачно выстроил и укрепил президентскую
властную вертикаль. А тот же «олигархат», как ты говоришь, будет его
поддерживать всеми имеющимися у него средствами.
—
Почему это?
—
Да потому, что сегодня они нуждаются друг в друге как никогда! — сказал
Червень.
Эмиль
задумался. А Юний спросил:
—
Не хочешь прошвырнуться по городу?
—
Чего я там не видел? Лучше поваляюсь в кровати, газеты почитаю — сказал
винничанин и уткнулся взглядом в газету.
—
А я схожу, разомнусь, — сказал Червень.
Проехав
троллейбусом пару остановок до Бессарабского рынка, он вышел на Крещатик, дошел
до Прорезной улицы и зашел в первое попавшееся кафе, сел за стол и заказал
чашку кофе и сто граммов коньяку.
Захмелев,
Юний Червень видел перед собой то скотный двор фермерского хозяйства над
Тилигульским лиманом, то «Украинский дом», где проходила встреча с президентом.
«Неисповедимы пути журналиста! — размышлял он.
— Только позавчера ты беседовал с фермером Ткаченко о перспективах
животноводства, пробовал на упругость вымя его телок красно–степной породы. А
сегодня сидишь вот в столичном кафе, пьешь коньяк, пялишься на пробегающих мимо
молодых киевлянок…»
—
Вставай, Червень, вставай! — тряс его за плечо утром следующего дня Эмиль.
—
Иди ты к черту, — сказал Юний, отбрыкиваясь. — И вообще, ничего такого не было.
—
Чего не было? — спросил коллега.
—
Да приснилось, что я пил с президентом на брудершафт, — сказал Юний, улыбаясь.
—
Пить в надо было меньше, — сказал Эмиль. — И продолжил:
—
На сегодня для нас запланировано несколько интересных встреч, в том числе с
представителями комитета рыбного хозяйства.
—
О, это дело! — встрепенулся Юний. — Ибо рыба как и шлюхи отплыла к турецким
берегам…
К
обеду официальная программа их пребывания в столице была исчерпана. И
журналисты настроились провести остаток дня в свое удовольствие. Но девушка,
сопровождавшая их к «Украинскому дому», нарушила их планы, объявив:
—
Коллеги! Через час в ресторане состоится прощальный банкет. На нем, возможно,
будет сам президент. Просьба не опаздывать!
Когда
Юний с Эмилем зашли в ресторан, пир уже «шел горой» — к журналистам из
провинций присоединились столичные коллеги. Причем их было намного больше, чем
первых.
—
Носом чуют, где можно «на халяву» выпить и закусить! — сказал Эмиль.
—
У них есть надежная сеть информаторов, в том числе в Администрации президента,
— пошутил Червень.
Не
найдя лучшего места, приятели сели за стол у самого выхода, где уже закусывали
ребята из Донецка. На эстраде играл оркестр. Певица исполняла песню о киевских каштанах:
Каштаны
падають на брук:
Тук–тук,
тук–тук, тук–тук, тук–тук…
Внезапно
музыка оборвалась — приехал президент! Киевляне по праву хозяев усадили его за
свой стол. Минут десять спустя гарант, подняв рюмку, произнес тост. О чем он говорил,
не было слышно. Но дальше началось самое интересное. Когда снова заиграл
оркестр, Могила закружил в вальсе одну из журналисток. Потом он танцевал еще и
еще, выбирая самих симпатичных девушек.
—
Вот это по–нашему! — сказал захмелевший Юний. Ему нравилось, что глава
государства ведет себя так непринужденно, по–свойски.
—
За президента! — сказал тост один из донецких журналистов. И они вчетвером
выпили «Старокиевской», закусив «ножками Буша».
—
Ну, я пошел, — сказал, растягивая слова, Червень, и встал из–за стола.
—
Куда это ты собрался? — насторожился Эмиль.
—
Пойду, выпью с президентом на брудершафт.
—
Никуда ты не пойдешь! — попытался остановить Червня коллега.
—
Не дрейф, Пугачев! — сказал тот с серьезным видом. И с рюмкой в руке направился
к эстраде, где Могила в окружении телохранителей и киевских журналистов,
аккомпанируя себе на гитаре, исполнял битловский хит «Yesterday»…
