Фэнтези

Анатолий Михайленко

                    

                               

                                                               И ливни шли…

                     

                                                              (Вариант №50)

                                            1

    Киевское небо затянуто тучами цвета армейской шинели. В каштановой аллее, тронутая первой ржавчиной осени, шелестит листва, напоминая своим шелестом трение жести о жесть. Стас Кажан — гуманитарий, в силу обстоятельств, ставший снабженцем, сидит на скамье, машинально перекатывая в руке два небольших конских каштана.

     — Стас. Стас Кажан! — кто–то окликает его.

     Он повернул голову. В двух шагах от него стояла женщина лет тридцати пяти с загоревшим лицом и крашеными светлыми как платина волосами. Ее большие темно–карие глаза, оттененные тушью, излучали снисходительную нежность. Так взрослые смотрят на ребенка, совершившего какую–то невинную шалость.

     — Оля! Оля Ткач! — узнал он свою бывшую сокурсницу, и неожиданный спазм сдавил ему горло.

    — Нет, — сбила она его с толку своим ответом. — Теперь — Ольга Полупан!

    — А… могла бы… быть… Ольгой Кажан, — сказал, запинаясь, Стас.

   — Боже, — воскликнула несколько наиграно женщина, звонко ударив в ладоши. — Как это забавно звучит: Ольга Кажан! Ольга Летучая Мышь, не так ли?

     «Почему забавно?» — подумал он. И продолжил:

     — И чем занимается Ольга Полупан?

     — Работаю в институте литературы, кандидат наук, сейчас пишу докторскую, да вот все никак не закончу...

    — Что так? Тема трудная? — спросил он участливо.

      — Да ничего сложного, но, понимаешь, семья, дети, — сказала она.

     —  И много их у тебя?

     — Один сын.

     — Да? И как зовут юного пана Полупана? — перешел он на шутливый тон.

     — Стас, то есть Станислав, — сказала, смутившись, Ольга.

     — И на кого же похож мой тезка?

     — Не обольщайся! — бросила она ревниво.

       Пока разговаривали, присматриваясь, как бы изучая, друг к другу, первые тяжелые капли дождя ударили по листьям каштанов, запрыгали по асфальту, вздымая фонтанчики брызг.

    — Здесь рядом кафе, идем быстрее, там переждем дождь, — сказала Ольга. И бросилась взапуски с грозой, а он — следом за ней. Забежав в кафе, плюхнулись, расслабившись, и тяжело дыша, на стулья за столом у окна, выходящего на Крещатик.

 Дождь усиливался. Выглянув на улицу и услышав «пушечную» канонаду, Стас подумал: «Это надолго». И спросил Ольгу:

     — Кофе будешь? 

         Она кивнула утвердительно головой.

     — С пирожным?

     — Я люблю заварные, если ты помнишь, — уточнила она.

     — Все еще не верится, что вижу тебя, столько лет прошло, — сказал он, сделав глоток кофе и охватывая взглядом всю ее ладную фигуру.

      Ольга сидела вполоборота к нему и, казалось, равнодушно смотрела в запотевшее окно. Но от него не ускользнуло, как ее щека, обращенная к нему, шея и даже ушная раковина разом порозовели.

— Да, время летит, что твой курьерский поезд, — произнесла задумчиво она и повернулась к нему. Смутившись, он отвел глаза, утопив взгляд в чашке с кофе. А она начала негромко, нараспев, читать: 

На всех парах летело лето,

Нас увлекая за собой.

И все, что вдаль несла планета,

Звалось и жизнью и судьбой.

И  ничего уже поделать

Мы с этим фактом не могли.

Земля вращалась и летела,

И ливни шли, и ливни шли… 

       Это были его, Стаса, давние, еще студенческие стихи. «Надо же, она помнит и читает их наизусть!» — удивился он.

    — Ты еще пишешь? — спросила, кончив читать.

    — Иногда, —  слукавил Стас.

    — Что значит, иногда?

    — Понимаешь, поэзия, как и любовь, или она есть или ее нет.

    — Хочешь сказать, что ты сейчас один и вольный как казак?

    —  Я говорю о том, что и первое, и второе — это  высшее проявление человеческого духа.

— Не морочь мне голову банальностями, Стас.

— Вот видишь, ты все понимаешь, а спрашиваешь.

— А книгу ты хоть пытался издать?

— Издал, — сказал не то утвердительно, не то вопросительно он.

— И как ты ее назвал?

— Так и назвал: «И ливни шли…» — пустился он вот все тяжкие.

— Это в память о Фонтанке, да? Ты вспоминаешь о том времени?

— Не часто.

— Но почему?! —  в голосе Ольги прозвучала обида.

— Потому что это было давно, — сказал он.

— А мне кажется, совсем недавно! — сделала она ударение на последнем слове. И снова отвернулась к окну.

Ливень прекратился. Ольга и Стас вышли на Крещатик. Витрины кафе и магазинов сверкали, умытые только что прошедшим дождем. С мокрых каштанов, ненадолго зависая на резных краях лапчатых листьев, срывались как бы нехотя большие капли и, пролетев секунду–две в свободном падении, ударялись с глухим шлепком о мокрый асфальт.

 — Ну, мне пора, — сказала неожиданно Ольга.

 — Я проведу тебя, — откликнулся он с юношеской готовностью.

 — Не надо, я спешу, — сказала она, точно обдала ушатом ледяной воды.

Под сводами станции метрополитена, порывшись в сумочке, Ольга достала визитную карточку, протянула ему.

 — Позвони мне. Я завтра после двух буду свободна, — сказала она, ничего не объясняя, и ушла.

Оставшись один, он наблюдал, как Ольга, миновав турникет, шагнула на эскалатор и как провалилась сквозь землю. Только после этого, очнувшись, он бросился вдогонку.    

  Спустившись в подземку, разыскал ее в толпе и спрятался за колонной. Подошел поезд, плотная человеческая масса, подхватив их, втянула вовнутрь вагона.  «Зачем ты увязался за нею? — думал он как о ком–то постороннем. — Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя дважды оказаться в одной и той же постели…»

Ольга, задумавшись, стояла в углу переполненного вагона, держась за поручень, смотрела в окно. Стас протиснулся ближе, стал у нее за спиной. На очередном повороте поезда кто–то навалился на него и прижал к ней.

— Ты!? — оглянувшись, сказала, смутившись, Ольга. И, покрутив головой из стороны в сторону, как бы осуждая его, произнесла примирительно–сакраментальное:

— Сумасшедший!

 Ольга жила на Позняках — в новом районе столицы, мало чем отличавшемся от новостроек в других крупных городах. Маневрируя между лужами, оставшимися после недавнего ливня, Стас и Ольга шли молча. Оба чувствовали неловкость: говорено много, а главное так и осталось невысказанным. Наконец они вышли на улицу Княжий Затон.

— Вот здесь я и живу, — сказала Ольга, кивком головы указав на серый бетонный параллелепипед. Обошли еще несколько луж и остановились у первого подъезда.

— Спасибо, что провел, я рада была тебя видеть, —  сказала она будничным голосом, протянув ему по–мужски руку для пожатия. И, уже набрав код на входной двери, добавила:

 — Так ты мне позвонишь?..

2

Дома, переодевшись, Ольга пошла на кухню, готовить ужин. «Неужели я все еще его люблю?» — спрашивала она себя между делом. Все у нее валилось с рук. Чистя лук, порезала палец, картофель, как она не старалась, подгорел, снимая сковородку с плиты, обожглась.

Вскоре домой вернулся сын, насвистывая какую–то мелодию.

— Станислав, не свести в доме — денег не будет! — сказала раздраженно она.

— Их и так нет, зачем зря беспокоиться! — последовал привычный уже ответ.

— Не начинай! Иди, лучше, поешь, я приготовила твой любимый жареный картофель, — сказала она, потрепав сына по курчавой нестриженой голове, подумав про себя: «Как хорошо, что он не похож на Парамона…»

     Заварив крепкий кофе, Ольга с чашкой ушла в свою комнату с твердым намерением поработать. Включив компьютер, открыла файл с начатой докторской диссертацией «Метафора, ее разновидности и функции в новеллах Юрия Островерха».

«Теория метафоры основательно разработана мировой литературно–теоретической наукой», — прочитала она академическую банальность. И пробежала глазами абзац до конца: «Всякая метафора рассчитана…, умение видеть второй план метафоры…, развернутая метафора реализует задачу…, метафора — своеобразный рычаг…»

— Боже, какая тоска!  — она злилась на себя, на свою бесталанность, на несчастливую семейную жизнь, наконец, на Стаса, не хотевшего понять ее. «Ну, хотя бы не был таким холодным — все–таки не чужие люди. Или все–таки чужие? Столько лет прошло…» — подумала невесело.

Выключив компьютер, Ольга встала из–за стола, погасила настольную лампу и, как была одетой, так и бросилась ничком на кровать. Сквозь шум дождя услышала скрип входной двери, какую–то возню в прихожей, нетвердые шаги — домой вернулся муж профессор Парамон Полупан! Заглянул привидением в ее комнату, наполнив воздух выхлопом винных паров, и, убедившись, что она спит, ушел. Благо, квартира трехкомнатная.

Как только за мужем закрылась дверь, Ольга перевернулась на спину, уставилась невидящим взглядом в потолок. За окном по–прежнему шумел монотонно ливень. Такие же затяжные дожди шли и тогда, в поселке Фонтанка, куда их курс отправили убирать помидоры. Воспоминания юности согрели одинокую женскую душу. Она увидела себя и Стаса — молодыми, влюбленными, не помнящими себя от счастья. Вот они вдвоем на фонтанском пляже, вот в совхозном сенохранилище. Идет дождь, где–то под самой шиферной крышей воркуют о чем–то своем голуби, пахнет пометом и мышами. Но это не мешает им любить друг друга…

   «Ну и дура! — недовольно бурчал Парамон, расхаживая взад–вперед по комнате. — Муж пришел домой, а она спит себе, как ни в чем не бывало! А какой была милой обходительной девушкой, когда я вырвал ее из провинции, — продолжал он. — Человека из нее сделал, сына воспитал как своего, а она крутит носом, стерва!»

   Оглянувшись воровски на дверь, он достал из буфета бутылку с жидкостью по цвету напоминавшую абсент. «Вот была бы здесь Катерина, она бы все быстро устроила!» — мечтательно произнес он, наливая в фужер «абсента». И, опрокинув зеленоватую жидкость в себя, смачно крякнул, и вышел на балкон покурить.

     «И почему я не остался у нее? — поеживаясь от сырости и холода, вспоминал Парамон молодую аспирантку, с которой славно провел сегодняшний вечер. — Она хороша, но я еще ничего!..» Вынув из брючного кармана пачку «Marlboro», он достал сигарету, прикурил ее от зажигалки и сделал глубокую затяжку.

То ли от горечи сигаретного дыма, то ли от выпитого спиртного у него вдруг закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Инстинктивно он шагнул к перилам балкона, перегнулся через них и запустил содержимое желудка в ночное пространство. А когда наступил второй позыв рвоты, он неожиданно поскользнулся на мокрой от дождя керамической плитке балкона,  потерял равновесие и оказался по ту строну перил.

«Что же это я так — бутылку не спрятал? Жена будет недовольна», — последнее, о чем успел подумать он…

      «Странно, я еще помню его ласки!» — улыбалась в темноте своей комнаты Ольга. И почти физически ощутила долгие поцелуи в губы, в шею, его горячую ладонь, скользящую по ее талии, по низу живота. В изнеможении она запрокинула голову, прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать… и услышала, как ей показалось, настойчивые трели телефонного звонка.

—  Стас! Это Стас! Я сейчас, сейчас! — Ольга вскочила с кровати. И только включив свет и ощутив босыми ногами холодный пол, осознала, что это не телефон. Это кто–то неизвестный настойчиво и громко стучал во входную дверь квартиры и не отпускал кнопку электрического звонка…

3

     Фирменный поезд «Черноморец» уносил Стаса Кажана в дождливую сентябрьскую ночь. В купе спального вагона он был один. И ему не придется сегодня делить с кем–то жизненное пространство. Может быть, уже до самого утра. Он сел у окна, достал из кармана пиджака каштаны и, перекатывая их привычно в руке, вспомнил встречу с Ольгой. У него, как у каждого мужчины, был достаточно изощренный ум, чтобы, рассуждая о деловых и других качествах женщины, упустить из виду свое участие в ее судьбе.

«Новая квартира в столице, любящий муж, сын–отличник, престижная работа, докторская диссертация на подходе — что еще нужно женщине для счастья?! — искренне радовался за Ольгу Стас. — Она сделала свой выбор и, кажется, весьма довольна им…»

        Он расстелил постель, удобно растянулся на нижней полке и, укравшись тонким суконным одеялом, закрыл умиротворенно глаза. И как только смежил веки, увидел себя и Олю Ткач. Они стоят в кабинете декана филологического факультета, профессора Ивана Дузя, переминаясь с ноги на ногу. Тот, перелистывая какую–то книгу, не обращает на них внимания. Наконец, декан поднял лицо, и взгляд его выцветших склеротических глаз, словно случайно наткнулся на стоящих у двери студентов–дипломников. Он внимательно посмотрел на Ольгин округлившийся живот, перевел взгляд на Стаса.

— Станислав, — сказал Иван Михайлович мягким отеческим голосом.— Возьми Олю за руку. Взял? А теперь веди ее в ЗАГС. И, смотри, без брачного свидетельства на факультет не возвращайся, — в голосе декана уже появились строгие начальственные нотки, не допускающие никаких возражений. — Так и знай, без него ты диплом не получишь!

   Стас и Ольга, держась за руки как провинившиеся школьники, спустились в холл, вышли на улицу. Там, у клумбы, их дожидался сокурсник Виталий Каховский верхом на мотоцикле «К–750», который он выиграл в лотерею.

— Садитесь, — сказал мотоциклист, добродушно улыбаясь. — Иван Михайлович поручил мне доставить вас куда следует.

Оля покорно села в коляску, Стас устроился на заднем седле. Мотоциклист отпустил сцепление, выехал на Французский бульвар и взял курс на Аркадию.

— Ну, держитесь! — крикнул Виталька, и прибавил газу. Мотоцикл, набирая скорость, подскакивал на булыжной мостовой. Встречный ветер упругой струей обдувал их лица, неистово трепал волосы на головах. Краем глаза Стас видел, как Ольга цепко держалась двумя руками за борта коляски, не ожидая ничего хорошего от этой сумасшедшей езды.

Вдруг тяжелая машина, разогнавшись, подпрыгнула, взлетела над шоссе и начала стремительно набирать высоту. Далеко внизу остались кафе «Огонек», куда они ходили пить кофе, университетский ботанический сад, гостиница «Юность», санаторий «Россия». Над аркадийским пляжем их подхватил восходящий поток воздуха и понес все выше и выше. И вот они втроем — Стас Кажан, Оля Ткач и лихой пилот Виталька летят верхом на мотоцикле навстречу неизвестно откуда взявшимся грозовым тучам…

— Вставайте, молодой человек, вставайте, —  трясла его за плечо проводница. —   Приехали!

— И приснится же такое! — вырывалось у Стаса, когда он вышел на перрон одесского железнодорожного вокзала, залитый утренним солнцем. «Сегодня же позвоню Ольге!» — подумал он. Но пока разгружались фуры с детским питанием, которые выехали из Киева раньше него, пока оформлялись необходимые документы, он забыл о своем намерении. Не позвонил он Ольге и на следующий день, и в последующие дни ему было как–то недосуг набрать номер ее киевского телефона. А недели две спустя он уже решил окончательно, что звонить поздно, неловко, да и незачем.

Опубликовано в художественно-литературном журнале “Южное сияние”. 2016 г. # 4(20)