Однажды в Каменце над Смотричем

(Фрагмент)

...Они перешли мост, и вышли на небольшую площадь по форме напоминавшую большого леща, лежавшего на боку, и брусчаткой, которая в лучах полуденного солнца блестела как рыбья чешуя.

На противоположной стороне площади был пустырь, заросший сорной травой, среди которой то там, то здесь торчали камни, оставшиеся от фундамента взорванного большевиками в тридцатые годы храма Святой Троицы.

Впереди на облупившемся фасаде двухэтажного дома, в котором располагались службы районного управления культуры, висел плакат с пророчеством Никиты Хрущева: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!»

Прочитав текст, Сергей представил себе сюрреалистическую картину, как двухсот миллионный советский народ — от Прибалтики и Украины на западе и до Камчатки и Сахалина на востоке, построившись в колонны, в одном порыве, чеканя шаг, идет к указанной партией цели.

Над колоннами реют красные флаги с серпом и молотом, мелькают портреты членов Политбюро ЦК КПСС на древках, которые несут коммунисты, комсомольцы, пионеры и октябрята. Над огромной страной из края в край звучит «Марш коммунистических бригад»:

«Сегодня мы не на параде,

А к коммунизму на пути,

В коммунистических бригадах

С нами Ленин впереди…»

 — А мне сейчас направо, — прервала его фантазии Каролина.

 — И мне туда же, — нашелся Сергей.

 Свернув на улицу Зарванскую с одно — и двухэтажными каменными домами, построенными в прошлом или в позапрошлом веке, и равнодушно взиравшими на вялотекущую жизнь районного центра века нынешнего, Сергей и Каролина шли, не проронив ни слова. Только серый камень–плитняк под их ногами отзывался на каждый их шаг глухими как у турецкого бубна звуками.

 — Сколько ног прошагало по улочкам этим! — прервал молчание юноша, когда они подошли к высокой, этажей в семь, средневековой башне Стефана Батория , и пристроенной к ней Польской браме.

 — Через эти ворота, кстати, в Каменец въезжал российский самодержец Петр Романов , — сказала Каролина.

 — И что он искал тут? — спросил Сергей.

 — Заехал по пути в Карлсбад, куда отправлялся на лечение после Прутского похода , — сказала Каролина. — И тут с царем произошел забавный случай: когда он проезжал под сводами этих ворот, с его головы ветром сорвало шляпу!

 — На картинках и в кино его всегда изображают с непокрытой головой и горящими как у припадочного глазами,— сказал Сергей.

 — А тогда Петр порывался поднять треуголку, — продолжала Каролина. — Но камердинер остановил его, мол, негоже русскому царю кланяться польскому королю, да еще в виде каменой башни.

 Петр вдруг побледнел, глаза едва не выскочили из орбит, усы ощетинились — слуга, сам того не ведая, напомнил царю о том, что сто лет назад Московское княжество едва не стало восточной провинцией Речи Посполитой .

— А он сгоряча мог согнать свою злость на камердинере, — вставил Сергей.

 — Мог, конечно, мог! — согласилась девушка. — Я где-то читала, что он палкой забил до смерти своего слугу только за то, что тот, замешкавшись, не сразу снял перед ним шапку…

Нырнув под своды легендарных ворот, юноша и девушка вышли за городские стены. Пройдя несколько шагов, Сергей инстинктивно оглянулся, почувствовав на себе чьей–то взгляд. И увидел вдали человеческую фигуру двухметрового роста.

«Петр!» — подумал он.

И еще раз оглянулся. Царь стоял около Польской брамы и смотрел в их сторону. Выглядел он не таким, каким его изобразил Александр Пушкин:

«Выходит Петр. Его глаза

Сияют. Лик его ужасен.

Движенья быстры. Он прекрасен,

Он весь, как божия гроза…» 

Этот же был с непокрытой головой, в зеленом камзоле, в брюках свободного покроя и сапогах–ботфортах. Заметно было, что Петру нездоровится. Его болезненное состояние выдавал цвет лица, желтого как пергамент. Не было в нем, того величия, того порыва, того темперамента, которые уже стали хрестоматийными, благодаря книгам, живописным полотнам и кинофильмам о нем. И причиной тому мог быть только Прутский поход , закончившийся для русских более чем неудачно. Как вспоминал секретарь датского посланника Юста Юлия Расмус Эребо, сопровождавший царя в этом походе, «Петр бегал взад–вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова…»

— Ты чего оглядываешься? Увидел кого? — спросила Каролина.

— Да, Петра.

— Какого еще Петра?

— Да Романова! — сказал Сергей, почувствовав неловкость.

— А! В Старом городе всякое возможно! — сказала Каролина без тени улыбки на лице. — Однажды возвращаясь вечером домой, я вон у тех турецких бастионов тоже увидела привидение. Испугалась, кинулась бежать.

— Не бойся, — услышала я, убегая. — Я — Юрий, сын Богдана Хмельницкого .

— Я остановилась, вся дрожа от страха. И спрашиваю сама не своя:

— А что это вы, Юрий Богданович, тут делаете? Зачем людей пугаете?

— Понимаешь, — сказал он.— Турки поступили со мной не по справедливости: казнили меня через удушение и сбросили как какую–то падаль с Замкового моста в Смотрич. Вот я тут и подстерегаю одного из палачей. Хочу поквитаться с ним. А ты там, за воротами, случайно, никого не видела?

— Видела, — говорю, — наряд милицейский. Наверное, вас ищут…