На Кинбурнской косе

                   У Владимира Домрина на Кинбурнской косе

      

    Проснувшись с первыми лучами солнца, радуюсь тому, что оно светит и для меня. Даже когда небо заволакивает серыми низкими облаками, я стараюсь не поддаваться унынию. Этому научил меня одесский поэт Владимир Домрин.   

- Каждое утро, выйдя на балкон встречать рассвет, я говорю: «Спасибо, Господи, что подарил мне еще один день жизни», - признавался он.

    В Домрине странно уживались любовь к природе и страсть к охоте и рыбалке. Он часто выезжал в леса и степи, в поймы Дуная, Днестра, Южного Буга и Днепра. Из каждой такой поездки он привозил не только охотничьи и рыбацкие трофеи, но и проникновенные стихи.

Звезда упала за озера,

Черту оставив в небесах.

Пусть сполох огневой не скоро

Погаснет у тебя в глазах.

Ночная вскрикивает птица,

Мерцает лунная вода.

Сюда бы снова возвратиться

Через разлуки и года...

          На Покровских хуторах, что на Кинбурнской косе, у него была дача. Как-то он пригласил нас с Анатолием Кузьминым – бывшим многолетним редактором университетской многотиражки «За наукові кадри», а в то время уже преподавателем подготовительного факультета для иностранных студентов, - приехать к нему на дачу погостить.

   До Очакова мы добирались на «Ракете» - судне на подводных крыльях. А оттуда на катере, преодолев еще одну водную преграду – Днепро - Бугский лиман, - добрались до Кинбурнской косы.

     От дощатой пристани до Покровских хуторов, прятавшихся в буйной растительности ольхи, тополей и краснотала было рукой подать. Стояла тихая ясная погода раннего сентября. Над лиманом кружились стаи бакланов и черноголовых чаек, пикировавших  к воде за добычей – жерехом, окунем, карасем или на худой конец бычком. Мы шли с Анатолием по заливному лугу, густо поросшему песчаным бессмертником, золототысячником, мятой, ромашкой сопровождаемые гудением пчел и шмелей.

     Вдруг на нас набежали две больших тени. От неожиданности мы присели, спрятав головы в плечи, и в замешательстве вскинули глаза кверху: над нами на бреющем полете проплыла, рассекая изогнутыми под углом крыльями воздух, пара пеликанов, напоминавших доисторических птеродактилей. Мы, молча, переглянулись, осознав, что действительно находимся в заповедных домринских местах.

   

    – О! Молодцы, что приехали, – сказал обрадовано Домрин, когда мы вошли во двор его дачи. – Мне одному среди одних женщин стало скучновато. – И, помолчав, продолжил: «Вы тут с Лесей занимайтесь по хозяйству, а я схожу к рыбакам и скоро вернусь».

– Вы очень кстати, – сказала, улыбаясь, Леся, жена и муза Владимира. – Будете чистить картошку. – Отказываться было неудобно. И мы с Кузьминым, засучив рукава, принялись за работу.

       Пока Владимир отсутствовал, Леся рассказала нам, что среди их соседей преобладают одесситки, жены капитанов дальнего плаванья. Они, пока мужья в рейсе, все поголовно выращивают на дачных участках луковицы тюльпанов, благо здешние климат и почва благоприятствуют этому.

 Когда мы с Кузьминым покончили с картошкой, вернулся Домрин, неся за жабры треть осетра, или как его еще называют, Царской рыбы.

– Вот, прикупил по случаю у местных рыбаков, – сказал он.– Достаточно будет и для ухи, и для жарки…

Пока Домрин, Леся и Кузьмин занимались приготовлением обеда, я незаметно вскользнул через калитку на улицу. Я знал, что если идти прямо никуда не сворачивая, в противоположном направлении от лимана, то выйду к Черному морю. Сразу же за селом начинались невысокие песчаные дюны, поросшие редким низкорослым кустарником, ковылем и чабрецом с поздними яркими розово-фиолетовыми цветами.

Взобравшись на очередную дюну, неожиданно наткнулся на мирно пасущийся табун диких лошадей гнедой масти. Вскинув свои красивые с густой гривой головы, они с интересом посмотрели на непрошеного гостя. А несколько секунд спустя, пустились трусцой в сторону леска, черневшего на горизонте.

Пляж, на который я вышел, был плоским и тянулся до Ягорлыцкого залива и дальше, до самого горизонта. Искупавшись, я прилег на мелкий серовато-золотистый песок и засмотрелся на белые кучевые облака, проплывающие высоко в бездонном синем небе. Я еще никогда не бывал в таких пустынных, еще не тронутых цивилизацией местах, и наслаждался непривычным вселенским пейзажем. Шелест морских волн и крики чаек, парящих надо мной, доводили его до совершенства. Меня переполняли первозданные чувства, которые я не мог облечь в слова. Да и нужны ли они были в такие минуты?

После обеда перешедшего в ужин, мы пили заваренный на лечебных травах чай с медом. Потом Домрин читал стихи:

 Облака, подаренные мне,

Мягким отороченные светом,

Ты увидишь и зимой, и летом

На закатной дальней стороне.

Облака, подаренные мне,

Из души переплывают в душу:

Потому-то и не стынут в стужу

Облака, подаренные мне.

Облака мерцают в глубине

Глаз твоих, застенчивых и строгих.

Нет без вас ни песни, ни дороги,

Облака, подаренные мне…

    Перед сном мы пошли прогуляться по берегу Днепро - Бугского лимана, поросшего тополями, вербами и тростником. Солнце медленно садилось в причерноморскую степь, оторочив, как в стихах Добрина, закатными лучами облака.

     В кустарнике отливала золотом рыбья чешуя, оставшаяся после дележа браконьерами улова; перед нами таинственно темнел посреди лимана купол острова Майский, где, как говорили, готовят боевых пловцов. Ощущение единения с природой не покидало меня, как и недавно на безлюдном морском пляже с северной стороны Кинбурнской косы. И только несколько лет спустя, когда Домрина уже не стало, я, наконец, написал стихи «На Кинбурнской косе»:

В терпких водах лимана купается солнце,

Чайки вспышками магния слепят глаза,

И горят чешуи золотые червонцы

В темной чаще, где к небу взметнулась лоза.

Ветер моря и ветер степного простора

Нал полоскою суши по-братски сошлись.

В это время душа, очищаясь от сора,

Принимает и славит, и празднует жизнь.

Пахнет «лидией», рыбой, увядшей травою,

Воздух влажный пьянит и тревожит меня.

Жесткий полог ветвей, как окошко открою

В необъятную ширь просветленного дня.

Но гряда облаков горизонт увенчала,

Перелетная стая упала на плес.

Обнажились в природе концы и начала –

Что-то кончилось, что-то уже началось!

   Интересно, что бы о них сказал Домрин?

Анатолий Михайленко

Фото из интернет