Однажды в Каменце над Смотричем
(Фрагмент)
...Они перешли мост, и вышли на
небольшую площадь по форме напоминавшую большого леща, лежавшего на боку, и
брусчаткой, которая в лучах полуденного солнца блестела как рыбья чешуя.
На противоположной стороне
площади был пустырь, заросший сорной травой, среди которой то там, то здесь
торчали камни, оставшиеся от фундамента взорванного большевиками в тридцатые
годы храма Святой Троицы.
Впереди на облупившемся
фасаде двухэтажного дома, в котором располагались службы районного управления
культуры, висел плакат с пророчеством Никиты Хрущева: «Нынешнее поколение
советских людей будет жить при коммунизме!»
Прочитав текст, Сергей
представил себе сюрреалистическую картину, как двухсот миллионный советский
народ — от Прибалтики и Украины на западе и до Камчатки и Сахалина на востоке,
построившись в колонны, в одном порыве, чеканя шаг, идет к указанной партией
цели.
Над колоннами реют красные
флаги с серпом и молотом, мелькают портреты членов Политбюро ЦК КПСС на
древках, которые несут коммунисты, комсомольцы, пионеры и октябрята. Над
огромной страной из края в край звучит «Марш коммунистических бригад»:
«Сегодня мы не на параде,
А к коммунизму на пути,
В коммунистических бригадах
С нами Ленин впереди…»
— А мне сейчас направо, — прервала его
фантазии Каролина.
— И мне туда же, — нашелся Сергей.
Свернув на улицу Зарванскую с одно — и
двухэтажными каменными домами, построенными в прошлом или в позапрошлом веке, и
равнодушно взиравшими на вялотекущую жизнь районного центра века нынешнего,
Сергей и Каролина шли, не проронив ни слова. Только серый камень–плитняк под их
ногами отзывался на каждый их шаг глухими как у турецкого бубна звуками.
— Сколько ног прошагало по улочкам этим! —
прервал молчание юноша, когда они подошли к высокой, этажей в семь,
средневековой башне Стефана Батория , и пристроенной к ней Польской браме.
— Через эти ворота, кстати, в Каменец въезжал
российский самодержец Петр Романов , — сказала Каролина.
— И что он искал тут? — спросил Сергей.
— Заехал по пути в Карлсбад, куда отправлялся
на лечение после Прутского похода , — сказала Каролина. — И тут с царем
произошел забавный случай: когда он проезжал под сводами этих ворот, с его
головы ветром сорвало шляпу!
— На картинках и в кино его всегда изображают с
непокрытой головой и горящими как у припадочного глазами,— сказал Сергей.
— А тогда Петр порывался поднять треуголку, —
продолжала Каролина. — Но камердинер остановил его, мол, негоже русскому царю
кланяться польскому королю, да еще в виде каменой башни.
Петр вдруг побледнел, глаза едва не выскочили
из орбит, усы ощетинились — слуга, сам того не ведая, напомнил царю о том, что
сто лет назад Московское княжество едва не стало восточной провинцией Речи
Посполитой .
— А он сгоряча мог согнать
свою злость на камердинере, — вставил Сергей.
— Мог, конечно, мог! — согласилась девушка. —
Я где-то читала, что он палкой забил до смерти своего слугу только за то, что
тот, замешкавшись, не сразу снял перед ним шапку…
Нырнув под своды легендарных
ворот, юноша и девушка вышли за городские стены. Пройдя несколько шагов, Сергей
инстинктивно оглянулся, почувствовав на себе чьей–то взгляд. И увидел вдали
человеческую фигуру двухметрового роста.
«Петр!» — подумал он.
И еще раз оглянулся. Царь
стоял около Польской брамы и смотрел в их сторону. Выглядел он не таким, каким
его изобразил Александр Пушкин:
«Выходит Петр. Его глаза
Сияют. Лик его ужасен.
Движенья быстры. Он
прекрасен,
Он весь, как божия
гроза…»
Этот же был с непокрытой
головой, в зеленом камзоле, в брюках свободного покроя и сапогах–ботфортах.
Заметно было, что Петру нездоровится. Его болезненное состояние выдавал цвет
лица, желтого как пергамент. Не было в нем, того величия, того порыва, того
темперамента, которые уже стали хрестоматийными, благодаря книгам, живописным
полотнам и кинофильмам о нем. И причиной тому мог быть только Прутский поход ,
закончившийся для русских более чем неудачно. Как вспоминал секретарь датского
посланника Юста Юлия Расмус Эребо, сопровождавший царя в этом походе, «Петр
бегал взад–вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова…»
— Ты чего оглядываешься?
Увидел кого? — спросила Каролина.
— Да, Петра.
— Какого еще Петра?
— Да Романова! — сказал
Сергей, почувствовав неловкость.
— А! В Старом городе всякое
возможно! — сказала Каролина без тени улыбки на лице. — Однажды возвращаясь
вечером домой, я вон у тех турецких бастионов тоже увидела привидение.
Испугалась, кинулась бежать.
— Не бойся, — услышала я,
убегая. — Я — Юрий, сын Богдана Хмельницкого .
— Я остановилась, вся дрожа
от страха. И спрашиваю сама не своя:
— А что это вы, Юрий
Богданович, тут делаете? Зачем людей пугаете?
— Понимаешь, — сказал он.—
Турки поступили со мной не по справедливости: казнили меня через удушение и
сбросили как какую–то падаль с Замкового моста в Смотрич. Вот я тут и
подстерегаю одного из палачей. Хочу поквитаться с ним. А ты там, за воротами,
случайно, никого не видела?
— Видела, — говорю, — наряд
милицейский. Наверное, вас ищут…
