Глава третья

 

 

 

…И я открыл глаза. Настольные часы показывали без четверти семь. Я встал с постели и отправился на кухню готовить завтрак. Как только я разбил над сковородкой первое яйцо, из его скорлупы выпорхнул небольшой виртуальный фрагмент того большого панорамного футуристического «полотна», которое мы с отцом и матерью наблюдали во время ночного полета.

Дело касалось Шотландии, страны, вышедшей из состава Соединенного Королевства. Предо мной проплывали скалистые берега островов, омываемых холодным водами Северного моря, рыбацкие шхуны с трюмами, полными светящейся серебром сельди, бесчисленные стада тонкорунных овец на горных пастбищах. Наконец, большие дубовые бочки, в которых созревает солодовый виски, и мне даже почудился его терпкий аромат.

До моего слуха долетали пронзительные звуки волынок и барабанов. По улицам Эдинбурга, шли, чеканя шаг, шотландские стрелки в традиционных клетчатых юбках — килтах. Толпа празднично одетых людей приветствовала их: мужчины, по-военному приставив правую руку к виску, женщины и девушки, бросали под ноги стрелкам красные и белые розы.

Гордые строптивые прародители солодового виски сделали свой выбор. На общенациональном референдуме они заявили, что общеевропейские демократические ценности им дороже, чем закостенелые, поросшие мхом древности, традиции британской монархии. Лондон отказался признать независимость Эдинбурга. После ряда ультиматумов англичане пригрозили шотландцам вернуть их в стадо метрополии, как заблудших овец, силой.

Но было уже поздно. К тому времени Шотландию признали Аргентина, Боливия, Гана, Гватемала, Гондурас, Катар, Ирак и другие демократические государства. Шотландцев поддержал Европейский бюрократический интернационал. Из Брюсселя Лондон предупредили, что в случае применения силы, он получит в ответ самые жесткие экономические санкции. А на Британские острова для защиты свободного демократического волеизъявления шотландцев высадится воинский контингент быстрого реагирования НАТО, усиленный двумя дивизиями украинской морской пехоты.

После этого в кабинетах Букингемского дворца, в Палате лордов и на Даунинг-стрит пришли к единому мнению: Соединенному Королевству будет дешевле потерять одну, пусть и самую лакомую из составных частей, чем кормить чужую армию. И, поплакав в жилетку, гордые англичане проглотили «шотландскую пилюлю», какой бы она ни была горькой на вкус. Так в моем футуристическом сне аукнулся гордому Альбиону «брекзит», то есть его выход из Евросоюза.

«Этого не может быть! И вообще, что ты имеешь против Великобритании?» — отреагировал на это, еще не состоявшееся геополитическое событие далекого будущего, мой проснувшийся Мозг. О чем я сразу догадался по электрическим импульсам, проскочившим между височными частями моей головы.

— Ничего, абсолютно, ничего! Просто это мне привиделось во сне. А после просмотра телевизионных новостных программ, как ты знаешь, и не такое может присниться, — ответил я миролюбиво как непоколебимый пацифист.

Взяв в руку второе яйцо, я засомневался: стоит ли его разбивать? Не факт, что из его скорлупы не «вылупится» еще один фрагмент из той самой футуристический панорамы, изобразительный ряд, которого может оказаться не менее спорным, чем предыдущего. Поколебавшись с минуту, я все-таки разбил яйцо — очень уж есть хотелось! И как только содержимое яйца растеклось по поверхности сковороды солнечной ромашкой, в лицо мне пахнуло жаром, запахло гарью, ударило сухим горячим песком. «Ближний Восток!» — догадался я. И подумал: «Ну, и тугой же геополитический узел завяжется там…»

«Кто сузил? Что сузил? Зачем сузил?» — зашевелил извилинами, уже было снова задремавший, Брейн.

— Да так, приснилось! — сказал я. — Пока политики и военные Соединенных Штатов Америки разбираются в Сакраменто с калифорнийскими сепаратистами, решившими оформить цивилизованный развод с федеральным правительством, Россия и Турция укрепят свои позиции в ближневосточном регионе.

После длительной военной конфронтации они вступят в сговор и разделят территорию Сирии на части, образовав там два суверенных марионеточных демократических государства: Южную и Северную Сирию. И таким образом поставят перед свершившимся фактом не только мировое сообщество, но и главного проводника антитеррористических мероприятий на Ближнем и Среднем Востоке — Соединенные Штаты Америки…

«А что Израиль? Промолчит? Снова будет апеллировать к Организации Объединенных Наций?» — возмутился мой Брейн, свернув цепочку нейронов в тугую змеевидную спираль.

— Ну, а что Израиль? Он будет поставлен в неудобную позу, — продолжил я осторожно, зная, с каким пиететом мой мозг относится к потомкам царей Соломона и Давида. — Тем не менее, евреи скоро придут в себя и ответят на возникший геополитический казус адекватно: возьмут и присоединят под шумок Палестинскую автономию, утерев тем самым нос Ирану. Кроме того, Иерусалим аннексирует Иорданскую долину, еврейские поселения в Иудеи и в Самарии, как это было сделано в свое время с Голанскими высотами, которые с согласия США, стали неотъемлемой частью еврейского государства…

«Бред, все это бред сивой кобылы!» — выдал чеканный ответ мой Брейн.

— И развод Сакраменто с Вашингтоном, по-твоему, тоже бред? — не унимался я.

«Не знаю, не знаю, в последние годы американское общественное мнение становится более радикальным. В частности, в самом штате Калифорния. В результате обострившихся разногласий по этому вопросу на обсуждение общественности было вынесено несколько инициатив: одна из них касались раздела Калифорнии на более мелкие штаты, другие — о ее выходе из состава Соединенных Штатов», — резюмировал Брейн.

— Другими словами, ты не исключаешь развитие событий по такому сценарию в будущем? — спросил я с осторожностью дипломата, поднаторевшего в международных переговорах, особенно во время встреч с рыжеголовым  Доди.

«Не мое это дело ― заходить так далеко, — уклонился от прямого ответа Брейн. — Лучше я сошлюсь на авторитетное мнение профессионалов. Так, например, политолог, профессор Карлтонского университета Стив Сайдемен полагает, что уход Калифорнии в «самостоятельное плаванье» в огромной степени зависит от того, кто будет к тому времени у власти. "Если республиканцы, они, скорее всего, скажут: «скатертью дорожка», в то время как демократы аргументированно возразят им: «Мы должны сохранить Калифорнию в составе США, иначе окажемся на обочине навсегда", — полагает профессор…

— Сегодня — да! А завтра? — осторожно спросил я, опасаясь нарушать установившееся между нами равновесие.

«Все у тебя получается предвзятым, я бы даже сказал, «притянутым за уши!» — ответил легким напряжением извилин Брейн.

— Это не у меня лично, а в моем футуристическом сне…

«Да? А мне кажется, что никакого сна не было, — возразил он. — Ты это все придумал сам, и для того только, чтобы подурачить меня».

— Думаешь, я на такое способен?

«Сомневаюсь. Но чем черт не шутит!» — чистосердечно признался Брейн. И, как мне показалось, снова задремал.

«Наконец-то. Пусть он немного отдохнет!» — подумал я. Но прежде, чем разбить третье яйцо, приготовился к очередному сюрпризу. И не ошибся.

Не успел я выбросить яичную скорлупу третьего яйца в мусорное ведро, как над шипящей сковородой возникла стереоскопическая самодвижущаяся картина. Главными персонажами этой короткометражки были двое: молодой человек и симпатичная негритянка. Они шли по Avenue des Champs-Élysées в сторону Триумфальной арки и целовались под сенью каштанов.

Влюблённые — обязательный атрибут этого парижского пейзажа; как и нескончаемый поток людей и автомобилей, и, конечно же, знаменитая старушка-башня, торчащая на заднем плане как поднятый вверх средний палец правой руки ее создателя — инженера Эйфеля.

— Неужели это ты, Леня! Как это я тебя не сразу узнала?  — сказала мама, обнимая и прижимая меня к себе.  ̶  А кто эта милая чернявая девушка? Знаешь, я ее уже полюбила как мою невестку…

Папа, похлопав меня по плечу, сказал:

 — Молодец, парень, я знал, что ты не подкачаешь и обрадуешь меня, познав, наконец, природу счастья!

Мои родители были счастливы. Они давно мечтали о внуках, и полагали, что их ожидание, наконец-то, оправдалось. Я же, находясь рядом, нервно покусывал губы. Мне было неловко наблюдать, как в замочную скважину, за этими двумя неофитами, которые гуляли парижскими улицами и целовались взасос.

В то же время, я не мог понять и объяснить самому себе, откуда взялся этот неизвестный мне эпизод моей биографии? Да, у меня была смуглая цыганочка из Самбора, да, у меня был роман с милой еврейкой из местных — поэтессой, небольшого роста, с лицом оливкового цвета и жесткими, как проволока, черными вьющимися волосами. А вот такого, чтобы я когда-либо лобызался с негритянкой, хоть убейте, не помню! И я сказал об этом отцу. Однако он отмахнулся от моих объяснений и простосердечно заявил: «Если не было, то обязательно будет, в будущем! Тебе только надо ждать, верить и надеяться…»

Не знаю, был ли он в себе, когда сказал это. Но вот, я снова оказался в деликатном положении: из моей холостяцкой кухни я наблюдаю за самим собою. Да, именно, наблюдаю за самым собою, за тем, который смотрит на самого себя, на того, целующегося с чернокожей девушкой на знаменитой парижской улице. Мало того, я не только наблюдаю за ними, я слушаю их разговор.

Вот, они идут по Елисейским полям и обсуждают парижанку, которая только что вышла от «Тиффани» в туфлях на босу ногу.

«Вот, стерва потрепання, и она тоже!» — сказала девушка. «Что ты имеешь в виду?» — спросил парень. «Ноги», — сказала она. «Какие ноги, я не понимаю?» — сказал он. «Босые ноги француженок — это бренд! Он показал, что их обладательница принадлежит к так называемой «бобо», то есть к буржуазной богеме», — сказала девушка…

Я мог бы долго наблюдать за этой парой влюбленных, и слушать все, о чем они говорят. Забывшись, я уже хотел было воспользоваться тем методом перемещения во времени и пространстве, который изобрел Альберта, и шагнуть из моей кухни прямо к ним, на Avenue des Champs-Élysées. Да, точно так, как это проделал он в свое время: переместившись в мановение ока в Аравийскую пустыню и вернувшись назад.

Однако ядовитый запах дыма, заполонившего кухню, вернул меня к действительности. Спохватившись, я выключил газ, но было уже поздно: моя яичница изрядно подгорела. И мне пришлось завтракать бутербродами в одиночестве. Завтракая, я смотрел новостную программу телеканала «World news». В утренние часы они транслируют вчерашние последние новости.

«Войска Сирии при поддержке российской авиации возобновили наступление в провинции Идлиб, ― сообщала диктор. ― Из-за интенсивных обстрелов, свои дома оставили сотни тысяч жителей этой провинции…Страны Запада побаиваются, что дальнейшее наступление правительственных войск может стать причиной гуманитарного кризиса в Сирии и нового наплыва беженцев в страны Евросоюза…»

События, о которых шла речь в новостной программе, для меня не были неожиданностью. Я узнал о них намного раньше, когда вместе с моими папой и мамой я находился во временном «бесформии». «Но если сценарий этих событий по каким-либо причинам претерпел изменения, это уже не моя вина», ― подумал я и переключился на местный телеканал.

На экране сразу же возник Гарри Фиалка, как всегда, в модном мешковатом пиджаке. Гарри ― местная знаменитость, телезвезда. Он информировал население региона о росте цен на коммунальные услуги. Сообщая эту банальную новость, Гарри вел себя как провинциальный клоун: надувал щеки, выпячивал губы и выпучивал глаза так, что они едва не выскакивали из глазниц.

При этом он манипулировал голосом, то понижая его тембр до трагического звучания, то повышая его до визга. Было видно невооруженным взглядом, что Гарри хочет выглядеть в глазах телезрителей умнее, чем он есть на самом деле. Однако, как он ни старался, до уровня Ларри Кинга или Такера Карлсона, или даже до уровня нашего Матвея Гонапольского ему было далеко.

И я, нажав на пульте дистанционного управления кнопку, вернул этого местечкового паяца назад, по ту сторону плазменного телеэкрана, откуда он только что явился.

«Завидуешь, да?» — отреагировал на мои действия, проснувшийся Брейн.

— Почему: «завидуешь»? — возмутился я.

«Потому что ты сам хотел стать известным журналистом, однако тебя оттуда выгнали, как шелудивого пса. Вот ты и злишься…» ― телепортировал мне Брейн.

— Что значит: «Выперли?» Я хотел стать журналистом-международником, а мне сразу предложили вступить в члены правящей партии. Без этого, сказали, ты не сделаешь карьеру. Вот мне и пришлось уйти. По этическим, как ты помнишь, соображениям…

«Да, да, помню, — принял к сведению мои объяснения Брейн. — Но ты не огорчайся, скоро масс-медийными делами займется искусственный интеллект. Он сам будет сочинять тексты, сам будет их озвучивать, осуществлять за ними контроль  и транслировать. Только сухие факты, только взвешенный комментарий   и никаких эмоций, эротики или порнографии. Потому что все это отрицательно влияет на процесс пищеварения миллионов порядочных законопослушных граждан…»

— А что станется с этими, уже действующими, журналистами?

«Ничего страшного! Они как вещали, так и будут вещать банальные истины, безуспешно пытаясь манипулировать сознанием доверчивых телезрителей. Но происходить это будет уже на других каналах, в другом пространственном и временном измерении. Как я полагаю, их специально откроют для таких неудачников как ты!» — съехидничал в очередной раз Брейн.

Да, помнится, в двадцатом веке ученые экономически развитых стран работали над созданием новых видов вооружения, чтобы с его помощью одним ударом можно было уничтожить страну-противника или страну-изгоя. Но как круто изменился вектор их поисков! Теперь эти «яйцеголовые» взялись за создание искусственного интеллекта. Человечество, если выживет, никогда не простит им такую подлянку.

«Ты прав, искусственный интеллект — оружие наивысшего порядка. Наша Солнечная система не знала такого с момента своего зарождения…» — согласился со мной Брейн.

— Самое большее, чего я боюсь, так это того, что с помощью искусственного интеллекта правительства и корпорации будут знать о нас больше, чем мы знаем о себе сами. Воспользовавшись этими знаниями, они смогут манипулировать не только нашим сознанием, но и нашими чувствами. Впрочем, почему смогут? Они уже давно делают это, превращая всех нас в оцифрованных аутистов.

«Увы, глобальные планы искусственного интеллекта и мелочные интересы обывателей — вещи несовместны!» — выдал сентенцию Брейн.

«В таком случае и тебе несдобровать, мой милый, когда твой искусственный собрат решит убрать тебя со своего пути как конкурента. На это ума у него хватит!» — подумал я. Но тут же выкинул эту мысль из головы, решив не огорчать моего Брейна раньше времени.

Заканчивая завтрак, я выпил чашку черного растворимого кофе с сахаром, слушая сладкоголосую Сару Брайтон. Потом я помыл посуду, собрался и отправился на работу. Дорога к месту расположения моего офиса занимает, если ехать трамваем, сорок минут, а если идти пешком — максимум минут двадцать-двадцать пять. Времени достаточно, чтобы подумать о своем будущим.

Чаще всего я грежу о том, как однажды разбогатею — ибо плох тот супервайзер, который не стремиться стать миллионером, — и поеду с любимой девушкой отдыхать в первозданные необжитые места. Хочется, черт возьми, чего-то свежего, не истоптанного ногами соотечественников или соседей по планете Земля, где еще можно провести отпуск на природе, не скрывая первичных половых признаков…