понедельник, 6 мая 2019 г.

Сны в КПЗ...





Фрагмент №4

Новеллы «Однажды в Каменце над Смотричем…»

…«Как только зайдем за угол, я ее поцелую. А там будь что будет!» — решил в отчаянье юноша, надеясь задержать, таким образом, Каролину еще хоть на полчаса.
Но тут произошло то, к чему он внутренне готовился и чего боялся. Как только они свернули на улицу Зиньковецкую, столкнулись лоб в лоб с разбитной компанией местных, состоявшую из трех вихрастых загорелых парней, примерно одного с ними возраста. Были они в одинаковых холщовых китайских брюках, в каких ходила едва ли не половина мужского населения страны, в разномастных майках–безрукавках, на ногах — легкие летние сандалии. Увидев незнакомого парня, фольварецкие остановились как вкопанные, и с любопытством уставились на него.
У Сергея заныло под ложечкой, ладони покрылись липкой испариной. Пытаясь скрыть волнение, он взял Каролину под руку, надеясь по–мирному разойтись с местными «махновцами»[1]. Девушка сразу догадалась, что сейчас может произойти, вышла вперед и начала объясняться с парнями на местном наречии:
— Казик, ту Сергей, хлопец з нашего потоку, разэм складамы экзамины до техникуму, я сама просилам проваджич мне до мешкання…
Однако у них на его счет были свои соображения. Вмешательство девушки только подзадорило малолетних урок, уверенных в своей безнаказанности — ведь их было трое!
— Слышь, бля! [2] — сказал, обращаюсь к Сергею тот самый Казик, прищурив правый глаз. — Ты че это, фраерок залетный, к нашей чиксе[3] липнешь?
Слово за слово, и завязалась драка. Сергей отбивался, как мог. Ему придавало сил присутствие девушки. И он, изловчившись, нанес–таки два сильных и точных удара по лицу Казика. И у того по губам и подбородку потекла темная струйка. Его же били с трех сторон. И неизвестно, чем бы закончился этот инцидент, если бы густой от жары летний воздух не пронзила неожиданно милицейская сирена.
Услышав ее, хулиганье посчитало за лучшее скрыться, не забыв о Каролине. Казик, схватив девушку сзади, прикрыв ей рот ладонью, чтобы она не кричала, и потащил в ближайшую подворотню. Двое других придерживали ее за ноги, помогая ему. Та пыталась вырваться, но тщетно. И на этот раз силы оказались неравными.
Два милиционера вышли из машины ГАЗ–69, не обращая внимания на фольварецких, убегавших, оглядываясь. Они, не спеша, вальяжно подошли к Сергею, отряхивавшему брюки и рубашку от пыли.
— Ну, что, гаденыш, попался! — сказал один из ментов.
Сергей пытался объяснить мусорам, что произошло. Но те, не слушая его, заломили ему руки за спину, и надели на запястья наручники. Затем, усадив в зарешеченную клетку милицейского газика, доставили в городское управление милиции. Дежурный «следователь», допросив Сергея, дал ему расписаться в протоколе дознания и сказал угрожающе: «Ну и влип же ты, хлопец, по самое никуда!» И объявил, что его задерживают на 72 часа до выяснения обстоятельств…
Камера предварительного заключения, куда поместили Сергея, была с одним зарешеченным и забранным железным листом окном — так что находившийся в ней человек не мог ничего видеть, кроме узкой полоски неба. Из мебели в камере были только деревянные нары без матраца, подушки и одеяла. Вместо туалета — «параша», стоявшая в углу.
Оставшись один, Сергей, как затравленный звереныш, заметался по камере: от двери к противоположной стене с окном и обратно. Четыре шага в один конец, четыре — в другой. Чтобы как–то отвлечься, он обследовал камеру. В одном из тайников обнаружил припрятанное лезвие от безопасной бритвы. Повертел его в руках и за ненадобностью вернул на место. «Надо же было так вляпаться, — подумал он. — Теперь об учебе в техникуме придется забыть…»
Уставший, побитый, он прилег на жесткие деревянные нары. Уставившись взглядом в грязный, засиженный мухами потолок, он вспомнил родное село, такой же знойный летний день, как сегодня. На отцовской пасеке, расточая медовый аромат, цветет липа. Пчелы, вылетев из ульев, взмывают к ее соцветиям за очередным взятком. Бабушки Ольга и Штефа, сидя на маленьких стульчиках, общипывают листья щавеля, растущего на грядках пасеки. Сегодня они собираются готовить зеленый борщ. Рядом крутится он, непоседливый шестилетний Сережка, лакомясь сладким топинамбуром. Иногда он прислушивается к разговору бабушек. Штефа, в который уже раз, рассказывает, как немецкие самолеты бомбят Каменец, а она убегает из города под смертельный аккомпанемент взрывов бомб, гул и треск рушившихся домов.
После такого «смертельного марафона» Штефа заболела бронхиальной астмой. Дышит она тяжело, со свистом и хрипом, постоянно кашляет. При этом курит, глубоко затягиваясь. Но сигареты у нее особые, лечебные. Вместо табака в них измельченные листья бела–донны. Сергей просит дать ему сигарету. Прикуривает от спички, затягивается и начинает кашлять — не хуже, чем сама Штефа. Так, с гулом пчел, цветущей липой, щавелем для зеленого борща, дымом дурмана и рассказами о фашистской бомбежке вырисовывался в его воображении город Каменец–Подольский, в котором он еще ни разу не был…
Незаметно для самого себя он уснул. Снились ему Каролина, фольварецкие «махновцы», драка с ними, злые менты, не хотевшие его выслушать, следователь, пугавший всевозможными карами. Вдруг камера предварительного заключения превратилась в камеру пыток. И он снова увидел Петра. Император сидел в углу на деревянной скамье и наблюдал, как заплечных дел мастера с пристрастием пытают его сына Алексея. Слышны душераздирающие крики царевича. Тот клялся, что ничего не замышлял против отца, не участвовал ни в каком заговоре. Но Петр был неумолим и немилосерден. На его лице играла сладострастная нечеловеческая улыбка. Глядя, как пытают его родного сына, он, кажется, получал наслаждение. От охватившего его ужаса Сергей проснулся в холодном поту. Стал шарить невидящим взглядом по камере, не понимая, где он находится и что с ним происходит.
— Господи, вот наваждение!— произнес в голос юноша, осознав, наконец, что это е приснились кадры из художественного кинофильма «Петр Ι», который он смотрел на прошлой неделе, и там был эпизод с пытками царевича Алексея…


[2] Неформальное обращение к противнику.
[3] Девушка (жаргн.).



Из книги:  А. Михайленко «Любая столица провинция…»  (Если она не у моря)
На снимке: скульптурный портрет Петра первого работы скульптора Михаила Шемякина