Прогулки юного провинциала 4
(Фрагмент)
«Раз я оказался на площади его имени,
грешно не посмотреть на него самого?» — подумал Сергей, направляясь к памятнику
Пушкину.
Величественная бронзовая статуя поэта
была покрыта зелено–голубой патиной как защитной пленкой, оберегавшей его от
невзгод, чего ему так не хватало при жизни.
Изваянный в металле тридцати
семилетний поэт выглядел задумчивым, словно с высоты своего пьедестала и
виртуально прожитых лет после гибели анализировал пройденный путь, может быть,
сожалея о том, что не успел завершить задуманное.
На одной из граней пьедестала была
высечена строфа из его знаменитого стихотворения «Памятник». В нем поэт
гениально предсказал свою посмертную судьбу и славу:
«Слух обо мне пройдёт по всей Руси великой,
И назовёт меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
Тунгус, и друг степей калмык…»
Прочитав последнюю строку, Сергей
представил себе юного пастуха–тунгуса. Тот сидел на стволе поваленного таежного
кедра и держал в руках небольшой темно–синий томик Пушкина. И, не обращая
внимания на разбредшееся по тайге колхозное стадо оленей, с упоением читал
стихи. Может быть, даже эти:
«Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног…»
Пушкин был настолько любвеобилен,
если судить по его стихам, что Всевышнему ничего не оставалось другого как одарить
его за это женой завидной красоты. И тотчас перед Сергеем возникла картина
прибытия четы Пушкиных на дворцовый бал. Вот они стоят перед большим зеркалом:
Натали, высокая, статная с обнаженными плечами смотрит на свое изображение в
зеркале, поправляя локоны, рядом — Александр Сергеевич, он невысокого роста, в
камер–юнкерском мундире, с неизменными бакенбардами, оглядывается, проверяя,
какое впечатление они с Натали произвели на придворных. Поэт был сверх меры
тщеславен и хотел, чтобы их с женой ценили в свете: его за талант, ее — за
красоту.
После одного из таких балов Натали
устроила скандал, приревновав мужа к некоей княжне Мэри или Вере, с которой тот
весь вечер не сводил взгляда, и, вся в слезах, в истерике дала ему пощечину.
Конечно, к этой необоснованной ревности присовокупились безденежье, карточные
долги Пушкин и то, что после была, не чем было утолить голод, кроме вареной
картошки в мундирах…
Пушкин все прощал Натали и сам,
оправдываясь, смиренно просил прощения. Он боготворил жену с первых дней их женитьбы:
«…Исполнились мои желания.
Творец Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец…» —
написал он в одном из стихотворений. Не
исключено, что и намерение написать историю Малороссии–Украины, было
продиктовано Пушкину любовью к Наталье Николаевне, которая приходилась
прапраправнучкой украинскому гетману Петру Дорошенко .
У Сергей не вызывал сомнения факт,
что Александр Пушкин был первым и единственным на всю Российскую империю
украинофилом. Не зря же он вложил в уста проклятому и преданному анафеме Ивану
Мазепе такие крамольные слова:
«Благое время нам приспело;
Борьбы великой близок час.
Без милой вольности и славы
Склоняли долго мы главы
Под покровительством Варшавы,
Под самовластием Москвы.
Но независимой державой
Украйне быть уже пора:
И знамя вольности кровавой
Я подымаю на Петра …»
«Да, если бы такие строки были
написаны на сто лет позже, скажем, в 1937 году, их автора обвинили бы в
украинском буржуазном национализме и расстреляли без суда и следствия», —
подумал юноша. И оглянулся, проверяя, не «подслушивает» ли кто его мысли…
