С президентом на брудершафт

 

Уже над новым рвом мы одолели

Горбатый мост и прямо с высот

На середину впадины смотрели…

                                        Данте Алигьери

 

 

 

 

 

Юний Червень прибыл в Киев утренним поездом. Быстро отыскал гостиницу «Президент–Отель» — ее адрес был указан на бланке официального приглашения. После предъявления документов, его поселили в двухместном номере на девятом этаже. Там молодой человек, по виду еще юноша, уже раскладывал свои вещи.

— Эмиль, Эмиль Черныш из Винницы, — представился он, улыбаясь, и протягивая правую руку Червню.

— Юний, — сказал Червень, пожимая руку, и думая, что парня с таким открытым лицом и бесхитростной улыбкой можно не опасаться.

— Это шутка? — спросил винничанин.

— В смысле? — удивился в свою очередь Юний.

— В смысле имени.

— Мои родители историки, зациклились на античности. А я теперь отдуваюсь за их любовь к Древнему Риму, — пояснил Юний.

— А мои, видать, почитали Пугачева.

— Что, тоже историки?!

— Нет! Они просто назвали меня его именем — Емельян. А Эмиль — это я уже сам придумал.

Приведя себя в порядок после дороги, они спустились в гостиничный холл. Там десятка три журналистов, представлявших украинскую региональную прессу, обступили невысокую брюнетку, вероятно, одну и распорядителей данного мероприятия, получая из ее рук персональные «бейджики».

Девушка была в сером деловом костюме, белой блузке с черным кокетливым бантиком на шее вместо галстука, и в туфлях на высоком каблуке. «Еще одна жертва моды!» — подумал Червень, обратив внимание на то, как девушка балансирует на «шпильках», словно человек только что ставший на коньки.

— Вот таким только и доверяют, что сопровождать журналистов и раздавать им персональные «бейджики», — сказал он.

— Зато она «в свите» президента! — поддержал его Эмиль.

К одиннадцати часом вся «журналистская рать» на автобусе прибыла на Европейскую площадь. Высадившись у Крещатого парка, по подземному переходу перешли на другую сторону площади и бетонными ступенями поднялись к стеклянным дверям «Украинского Дома», где должна была состояться встреча с президентом.

После обычной в таких случаях процедуры: регистрации, проверки паспортных данных, досмотра диктофонов, фотоаппаратов, видеоаппаратуры, выворачивания наизнанку карманов перед бдительной охраной, прохождения сквозь рамку металлоискателя, — все, наконец, оказались в фойе здания.

Президент задерживался. Охрана нервничала. Проголодавшиеся «акулы пера» выстроились в очередь у буфетной стойки, намереваясь наскоро перекусить бутербродами, выпить чашку кофе или чаю.

Воспользовавшись возникшей паузой, Червень спустился на нулевой этаж покурить. А когда вернулся, обстановка в фойе уже была другой, наэлектризованной что ли. Не хватало только искр, проскакивающих между головами собравшихся людей.

— Как перед вторым пришествием! — сыронизировал он. И в ответ ему эхом отозвалось: «Едет! Едет!..»

Журналистов попросили пройти в зрительный зал, занять места, приготовится. Несколько минут спустя, из-за голубых кулис на сцену вышли трое: женщина и двое мужчин. Один из них, коренастый, выше среднего роста, в сером, как легированная сталь, костюме, в сорочке цвета морской волны и неброском галстуке в тон костюму, шел впереди остальных. В наступившей тишине что-то щелкнуло, и усиленный репродуктором мужской голос объявил: «Президент Украины Дрон Нилыч Могила!» И все, находившиеся в зале, встали, приветствия его.

Червень с Эмилем сидели во втором ряду под небольшим углом к центральной оси сцены. С этого места хорошо было видно гаранта. У него была крупная голова, посаженная на короткую шею и широкие плечи атлета. Редкие рыжеватые волосы на голове виртуозно причесаны, так, чтобы скрыть лысину. Лицо его было загорелым, морщинистым, словно пожеванным. Под тяжелыми верхними веками — небольшие глаза цвета медного купороса. Такого встретишь на Бессарабке и постараешься пройти мимо, не оборачиваясь. Однако первые впечатления — обманчивы, простота — кажущаяся.

Включив диктофон на запись, Червень стал вспоминать, когда и при каких обстоятельства он встретился с президентом, вернее, тогда еще претендентом на этот высший государственный пост, впервые.

Это было осенью девяносто третьего. Экономический коллапс поставил на грань существования независимость страны и выстраданную веками украинскую государственность. Первыми тогда начали бузить шахтеры Донбасса, объявив бессрочную забастовку и требуя немедленной выдачи им заработной платы. Беспомощная Верховная Рада, не дожидаясь худшего, удовлетворила их требования и в спешном порядке приняла закон о проведении досрочных парламентских и президентских выборов.

Тогда-то и вышел из тени на большую политическую арену Дрон Могила, к тому времени он уже успевший побывать премьер–министром и народным депутатом. Его кандидатуру поддержал национальный клуб промышленников и предпринимателей, в крупных индустриальных центрах страны были организованы «деловые встречи» претендента в президенты с директорским корпусом. В Одессе такая встреча состоялась на НПО «Холодмаш», практически при закрытых дверях, кулуарно. И понятно, почему: область и город были в руках креатуры действующего главы государства.

Дрон Могила не обладал ораторским талантом. Выражался он скупо, но доходчиво.

— Я точно знаю: страну мы просрали, — с ходу, не раскачиваясь, заявил он, приятно удивив присутствующих своей простой, понятной речью. И продолжил: — Но я верю, что мы с вами сможем ее возродить, если восстановим управляемость, производственный потенциал, товарно-денежные отношения и откажемся от захлестнувшего нас бартера…

Предвыборная программа кандидата была близка и понятна представителям местного директорского корпуса. Особенно грела их души та ее часть, в которой говорилось об увеличении объемов государственного финансирования научно-технической сферы, высокотехнологичных отраслей и стратегических предприятий, номинальными хозяевами которых они уже себя чувствовали.

В претенденте их подкупало и то, что он, как и они, прошел испытание суровой советской партийно-административной системой, и ассоциировался в их сознании с образом крепкого хозяйственника былых времен. И каждый из них уже просчитывал свои выгоды от того, что у руля государства станет не какой-нибудь политикан, а человек их круга.

Взобравшись на вершину властной пирамиды, Могила неожиданно для многих обнаружил скрываемые до поры до времени качества. Первое и главное, что ему удалось, так это переигрывать в «судьбоносных» вопросах законодательное собрание. Используя межпартийные и внутрипартийные разногласия, он нередко добивался своего. Достаточно сказать, что именно с согласия депутатов он менял премьер-министров «как изношенные перчатки». При этом все просчеты и провалы в экономике и в социальной сфере вменялись в вину им, принесенным в жертву.

Однако, чтобы не говорили, с приходом Могилы к власти в стране наметилась определенная стабильность. В то же время, как полагал Червень, в государственном строительстве президент и его команда, долго не «мудрствуя лукаво», пошли в кильватере северного соседа. Проводимые реформы оказались половинчатыми и не принесли ожидаемых результатов. Внутренний спрос на товары широкого потребления удовлетворялся в основном за счет импорта. Малый и средний бизнес, оказавшись зажатым в тисках государственного и бандитского «рэкета», переломить ситуацию был не в состоянии. А зарождавшийся крупный отечественный капитал на глазах и не без поддержки власти приобретал монопольно-олигархические черты. Все это вместе взятое, плюс повсеместные коррупция и мздоимство, определило лицо и судьбу молодого государства на многие годы вперед…

Червень, отогнав от себя воспоминания, прислушался, о чем говорит со сцены «Украинского дома» президент. А тот вещал о свободном рынке, предстоящей административной и политической реформах, перспективах европейской интеграции. Говоря невнятно, с запинками, Могила разводил широко руками, создавая воздушные пузыри, и широкими жестами отправлял их в зал, внимавшим ему журналистам. На самых важных моментах он акцентировал их внимание поднятым вверх указательным пальцем правой руки.

«Интересно, верит ли он сам в то, о чем говорит? — думал Червень, по журналистской привычке сомневаясь во всем, кто бы и о чем ему не говорил. — Скорее всего, не верит, но хочет, чтобы поверили ему мы и те, кто будет читать наши отчеты, опубликованные в газетах и на телевидении.

«Ну и молодчина Дрон Нилыч! — пробормотал про себя Юний. — Таким простым, но действенным, способом он пытается внедрить в сознание широких масс украинцев мысль, что второй срок его президентства неизбежен, потому что это якобы отвечает ожиданиям большинства!»

— Смотри, смотри, коллеги пошли «в атаку», — сказал ему на ухо, сдерживая смех, Эмиль.

Червень оглянулся: журналисты выстроились в очередь к микрофонам, установленным в зале, и бойко задавали вопросы — они были распечатаны на узких полосках бумаги и розданы им накануне пресс-конференции сопровождавшей брюнеткой. Президент уверенно отвечал, многозначительно улыбаясь, словно говоря, «спрашивайте, я все равно не удовлетворю вашего любопытства…»

— Ты заметил, как Могила поменял риторику, — сказал Эмиль, когда после пресс-конференции они пришли в свой гостиничный номер.

— Ты имеешь в виду его заявления о свободном рынке и предстоящей административной и политической реформах? — спросил Червень.

— А также о перспективах европейской интеграции, — уточнил коллега.

— Думаю, это его запоздалая реакция на усилившиеся имперские тенденции северного соседа. В Москве до сих пор не могут смириться с тем, что Украина ушла в свободное плавание, минуя Красную площадь. По всей видимости, президент осознал, наконец, какая опасность исходит оттуда и начал заигрывать с западом.

— Ты не понимаешь, — сказал Эмиль. — Он намерен баллотироваться на второй срок.

— Ну и что? Он имеет на это полное право.

— Это рискованная, опасная затея.

— Для кого?

— Для него и для всех нас.

— Почему?

— Да потому, что у нас «вождей» терпят только один срок, а на втором — предают.

— Ты что-то мутишь, Миля! Кто его собирается предавать?

— Да те же олигархи и предадут, и продадут! Причем, с потрохами.

— А я думаю, что сегодня у него позиции сильнее, чем в первый раз. Он удачно выстроил властную вертикаль, укрепив ее выходцами из комсомола. А тот же «олигархат», как ты выразился, будет его поддерживать всеми имеющимися у него средствами.

— Почему? Чем ты это можешь доказать?

— Да потому что он их «отец» и сегодня они нужны друг другу как никогда! — сказал Червень.

Эмиль задумался.

— Ты не хочешь прошвырнуться по городу? — спросил его Юний.

— Чего я там не видел? Лучше поваляюсь в кровати, почитаю газеты, — ответил коллега.

— А я схожу, разомнусь, — сказал Червень.

Он проехал пару остановок троллейбусом до Бессарабского рынка и вышел на центральную улицу столицы Крещатик. Киев, несмотря на его столичный статус, не вызывал у Юния особых чувств. В этом не было ничьей вины — ни его, ни города. Просто их ничего не связывало личного. Родись он в Киеве, побегай школьником с ранцем за плечами по его крутым холмистым улицам, испытай томления первой влюбленности в тенистых парках на склонах Днепра, он, наверное, стал бы таким же патриотом и обожателем этого города, как и аборигены.

Но у него были другая биография, другой образ жизни и мыслей. Неисправимый провинциал, он не мог себе представить свою жизнь без моря, песчаных пляжей, припортовых кварталов, помнивших оборотистых негоциантов, лихих контрабандистов и быстрых на острое словцо биндюжников. Там, среди пестрой и легкой архитектуры Одессы, отражавшей неприхотливые, а порой и утонченные вкусы южан века девятнадцатого, прошли его романтическая юность и несытая молодость.

Он шел по Крещатику. Вокруг высились здания, построенные в конце сороковых — начале пятидесятых годов двадцатого столетия в духе советского, или, как его еще называют, «сталинского ампира». Их отличало вертикальное членение фасадов, облицованных гранитом и керамической плиткой, с огромными, доходящими до пятого этажа, арками. Все это вместе взятое давило на него своей массой и строгой монументальностью.

Он дошел до улицы Прорезной, поднялся на один или на два квартала выше и зашел в первое попавшееся кафе. К нему сразу же подошла официантка. И Юний заказал традиционные коньяк и черный кофе.

Захмелев, Червень поочередно представлял себе то скотный двор фермерского хозяйства над Тилигульским лиманом, то «Украинский дом» на высоком берегу Днепра, где состоялась встреча с президентом. «Неисповедимы пути журналиста! Только позавчера ты беседовал с фермером Ткаченко о перспективах животноводства, пробовал на упругость вымя его телок красно-степной породы. А сегодня вот сидишь в столичном кафе, кайфуешь, пялишься на пробегающих мимо молодых киевлянок…» — размышлял он.

— Вставай, Червень, вставай! — тормошил его утром следующего дня Эмиль, иронично приговаривая: — Вставай, нас ждут великие дела!

— Иди ты к черту, — отбрыкивался от него Юний. — И вообще, ничего такого не было и не могло быть.

— Чего не было? — спросил коллега.

— Да вот приснилось, что я пью с президентом на брудершафт, — сказал Юний, смущенно улыбаясь.

— Пить вчера надо было меньше, — сказал Эмиль. — А вставать действительно пора. На сегодня для нас запланировано несколько интересных встреч, в том числе с представителями Комитета рыбного хозяйства Украины.

— О, это дело! — встрепенулся Червень. — Ибо рыба, как и шлюхи, отплыла к турецким берегам.

К обеду официальная программа пребывания представителей региональных СМИ в столице была исчерпана. Остаток дня можно было провести в свое удовольствие. Но тут появилась брюнетка, сопровождавшая их к «Украинскому дому». Попросив внимания, она объявила:

— Коллеги, внимание! Через час в ресторане гостиницы состоится прощальный банкет. На нем, возможно, будет сам президент. Просьба не опаздывать!

Когда Юний с Эмилем пришли в ресторан, пир уже «шел горой» — к журналистам из провинций присоединились столичные коллеги. Причем их было раза в два больше, чем первых.

— Носом чуют, где можно выпить и закусить «на халяву»! — сказал Эмиль.

— У них всюду сеть свои информаторы, в том числе в Администрации президента, — пошутил Червень.

Не найдя лучшего места, они сели за стол у самого выхода, за которым уже выпивали и закусывали коллеги из Донецка. На эстраде играл оркестр. Певица исполняла песню о киевских каштанах. В былые годы этот украинский шлягер часто звучал в исполнении Юлии Пашковской по центральному радио. И сейчас Червень слушал его со щемящим чувством ностальгии:

«Каштаны падають на брук:

Тук–тук, тук–тук, тук–тук, тук–тук…»

Внезапно музыка оборвалась — приехал президент! Киевские журналисты по праву хозяев пригласили его за один из своих столов. Гарант, подняв рюмку, произнес тост. О чем он говорил, с места, где сидели Юний и Эмиль, не было слышно. Да и это было неважно. Снова заиграл оркестр. И Дрон Могила неожиданно для присутствующих закружил в вальсе одну из журналисток. Потом он танцевал еще и еще, выбирая самих симпатичных девушек.

— Вот это по-нашему! — сказал Юний.

— За президента! — провозгласил тост один из донецких журналистов. И вчетвером они выпили «Старокиевской» водки Могилу, закусив «ножками Буша».

— Ну, я пошел, — сказал захмелевший Червень, и встал из-за стола.

— Куда это ты собрался? — насторожился Эмиль.

— Пойду… выпью… с президентом… на брудершафт…

— Никуда ты не пойдешь! — попытался остановить его коллега.

— Не дрейф, Пугачев! — сказал с серьезным видом Юний. И с рюмкой в руке пошел не твердой походкой к эстраде. Там захмелевший Могила в окружении телохранителей и журналистов, аккомпанируя себе на гитаре, исполнял хорошо поставленным голосом битловский хит «Yesterday»:

«All my problems seemed so far away,

Now it looks as though they're here to stay…»