Любители ликера

 

 

 

 

 

В эпоху «развитого социализма» было в Одессе, на улице Дерибасовской, 12, кафе «Куяльник. В одном из его залов стояли автоматы по продаже газированной минеральной воды, а в другом шла бойкая торговля спиртными напитками, кофе, соками и даже мороженым.

«Куяльник» славился ликерами. Здесь была представлена целая линейка этого вкусного ароматного напитка: от кофейного до неподражаемого шартреза. Не хватало среди них только Амаретто и Кюрасао. И я не отказывал себе в удовольствии употреблять эти земные блага.

Как-то, выпив по чашке черного кофе с ликером, я стоял с друзьями у входа в это славное кафе и один из них спросил меня:

— Леня, ты кто по образованию?

— Филолог.

— Что это за профессия такая?

— Это не профессия, старик, это — образ жизни, — сказал я.

— Ну, и чем ты, как филолог, занимаешься на судоремонтном заводе? — подключился к разговору Миша Тишкин, приемщик стеклотары в гастрономе №1.

— Тебе это надо? Занимаюсь чем-то, и слава богу! — ответил я, не имея никакого желания вести беседу на эту тему.

— Ну, все-таки, расскажи, нам всем интересно будет, — настаивал он.

— Ладно, возьмешь еще кофе с ликером, тогда расскажу? — сказал я.

Выпив ликера с кофе, мы вышли на улицу. Я закурил и затянулся ароматным дымом сигареты «Примы».

 Эдик Суханов, строитель, он только что вернулся из колхоза «Маяк социализма», где с бригадой шабашников возводил коровник, посмотрел на меня иронично, и сказал:

— Ленчик, вот ты кофе с ликером выпил, а рассказ о том, чем ты занимаешься на судоремонтном заводе, зажилил.

— Ладно, Эдя, сейчас докурю сигарету и расскажу.

— Ну, ну, рассказывай, а мы послушаем, — согласился зодчий.

— Вот, друзья, представьте себе картину: заканчивается июнь, а наш завод может завалить квартальный план по такому важному виду судоремонта, как ходовые испытания, — сказал я и, затянувшись сигаретой, замолчал. Потому что плох тот рассказчик, который не умеет держать паузу…

— Ну и что? Не на одном твоем заводе не выполняют план, — прервал паузу Тишкин.

— Не сравнивай нашим судоремонтный завод со своим колбасным гастрономом, — сказал, обидевшись, я. Если мы не выполним план, это негативно скажется на работе всего морского торгового флота СССР. За это директорам заводов головы снимают…

— Ленчик, ты отклонился от темы, — сделал мне замечание Суханов.

— Ну, я же говорю: горит план, а вместе с ним горит белым пламенем и наша квартальная премия, — продолжи я.

— Да, без премии плохо, — поддержал меня Ваха Негруца, парень, работающий на пляже «Аркадия» спасателем. «Когда мои отец и мать меня зачинали, они не спрашивали, хочу я прийти в этот мир или мне лучше оставаться там, где я был!» — заявлял безапелляционно Ваха.

— А я вообще никогда не получал квартальных премий и даже не знаю, что это такое, — сказал Миша-Ленин. И это была чистая правда, Миша ни на одном предприятии дольше трех месяцев не задерживался. А из русской драмы, где он служил рабочим сцены, его вообще выперли после двух недель ударного труда. Виной тому была советская Лениниана, а конкретнее — пьеса Михаила Шатрова «Так победим!». Спектакль о Ленине в Одесском драматическом театре шел с аншлагами, и вся труппа питала надежду на получение больших премий и почетных званий. Но в один из вечеров никому не известный рабочий сцены театра одним махом поставил жирный крест на их ожиданиях.

В тот вечер, тогда еще просто Миша, хорошо поддав с бутафорами, вышел из их мастерской в туалет, и заблудился. Он долго плутал в потемках за кулисами, пока не оказался на сцене. В это время как раз меняли декорации, но никто из коллег не обратил на него внимания. От выпитого у Миши помутилось в голове. Не соображая толком, где находится, он подошел к рампе, посмотрел в притихший зал и бросил в партер первую пришедшую на память фразу, которой, естественно, не было в драме Шатрова: «Что собрались, й…б твою мать! Делать вам нечего?»

Кто-то из зрителей, увидев на сцене нетрезвого лысого мужчину как две капли похожего на главного героя пьесы, крикнул: «Кто пьяного Ленина на сцену выпустил?» На этом театральная карьера Михаила закончилась. А вот кличка Миша-Ленин — осталась навсегда…

— Да, с этим надо было что-то делать, предпринимать какие-то меры. Но это, как вы догадываетесь, не моя компетенция, — продолжал я.

— А чья же? — спросил, выпучив на меня глаза, Ваха.

— Как чья? Директора завода и его заместителей, — сказал я.

—Так им и надо! — сказал Тишкин.

— Правильно, Миша, они пытались сделали все от них зависящее, — согласился я.

— Застрелились, что ли? — спросил он.

— Нет, Миша. Они объявили на заводе аврал. Всем инженерно-техническим работникам и специалистам заводоуправления было приказано срочно собраться на причале №30, там, где в ремонте стоял сухогруз «Парижская коммуна».

Наконец, на причал явился сам генеральный директор и приказал всем построится в шеренгу, соответственно занимаемым должностям. На правом фланге встал в шеренгу и я, как та Мышка из сказки «О репе».

— Так ты что, Мышкой на заводе работаешь? — спросил Негруца.

— Не Мышкой и не репой, — сказал я. И продолжил:

— После этого генеральный приказал всем развернуться на 180 градусов и стать в позу толкателя. И каждый из участником этого мероприятия сделал упор, кто левой, кто правой ногой, о причальный брус, а руками — о борт теплохода «Парижская коммуна». После этого директор зычным голосом скомандовал: «Ну, ребята, все вместе: раз, два, взялись!» И мы дружно навалились на борт «Парижской коммуны».

— И надорвались! — сказал Ваха Негруца, злорадствуя, и сплюнув сквозь зубы на асфальт.

Я, не обратив на эту выходку внимания, продолжил:

— И, представьте себе! Огромное судно, вздрогнув всем своим стальным ржавым телом, как только что проснувшееся живое доисторическое существо, медленно отошло от причальной стенки. Это, скажу я вам, был торжественный момент, момент победы человека над непреодолимыми обстоятельствами! И никто не мог сдержать эмоций, обнимались, целовались, плакали от радости, наблюдая, как «Парижская коммуна», покачиваясь на мелкой зыби, идет акваторией завода.

 — И это все? — спросил разочаровано Суханов.

— Нет, Эдуард, не все! — сказал я, акцентируя внимание на словах «не все». — После этого в Москву, в министерство морского флота, ушла срочная телеграмма. В ней в бодрых тонах сообщалось о том, что теплоход «Парижская коммуна» вышел на ходовые испытания… А это, друзья, значило, что квартальный план заводом по ходовым испытаниям выполнен. И мы все, включая генерального директора завода, получим квартальную премию…

— А «Парижская коммуна», она что, так и осталась в акватории завода? — спросил Эдик Суханов, привыкший ставить все точки над «i».

— Ну, что ты! На следующий день «Парижскую коммуну» ошвартовали, и продолжили ремонт, — сказал я радостно.

— А каково же твоя роль, как филолога, в этой всей истории? — спросил, хлопая глазами, Миша Тишкин.

— А ты что, так и не догадался? — спросил, саркастически улыбаясь, Эдик Суханов. когда мы снова зашли в кафе «Куяльник».

Я поднял свою чашу с шартрезом и, скрывая улыбку, сказал, тост:

— За судоремонт, ребята, за ходовые испытания!