Ну, и приснится же такое...
(Фрагмент)
…И я открыл глаза. Настольные часы показывали без четверти семь. Я встал с
постели и отправился на кухню готовить завтрак. Как только я разбил над
сковородкой первое яйцо, из его скорлупы выпорхнул небольшой виртуальный
фрагмент того большого панорамного футуристического «полотна», которое я
наблюдал вместе с отцом и матерью во время нашего ночного полета...
Дело касалось Шотландии, страны, вышедшей из состава Соединенного
Королевства. Предо мной проплывали скалистые берега островов, омываемых
холодным водами Северного моря, рыбацкие шхуны с трюмами, полными светящейся
серебром сельди, бесчисленные стада тонкорунных овец на горных пастбищах.
Наконец, большие дубовые бочки, в которых созревает солодовый виски, и мне даже
почудился его терпкий аромат.
До моего слуха долетали пронзительные звуки волынок и ритмичные удары
барабанов. По улицам Эдинбурга, шли, чеканя шаг, шотландские стрелки в
традиционных клетчатых юбках – килтах. Толпа празднично одетых людей
приветствовала их: мужчины по-военному приставляли правую руку к виску, женщины
и девушки бросали им под ноги красные и белые цветы, провожая влюбленными
взглядами. Гордые строптивые прародители солодового виски сделали свой выбор,
заявив на общенациональном референдуме, что общеевропейские демократические
ценности им дороже, чем закостенелые, поросшие мхом древности, традиции британской
монархии…
Лондон отказался признать независимость Эдинбурга. После ряда ультиматумов
англичане пригрозили шотландцам, что вернут их в стадо метрополии как заблудших
баранов, силой. Но было уже поздно. К тому времени Шотландию признали
Аргентина, Боливия, Гана, Гватемала, Гондурас, Катар, Кувейт, Украина и другие
демократические государства. На ее сторону встал Европейский бюрократический
интернационал. Из Брюсселя Лондон предупредили, что в случае применения им
силы, он получит в ответ самые жесткие экономические санкции, а на острова для
защиты свободного демократического волеизъявления шотландцев высадится воинский контингент быстрого реагирования НАТО,
усиленный двумя дивизиями украинской морской пехоты.
После этого в кабинетах Букингемского дворца, в Палате лордов и на
Даунинг-стрит пришли к единому мнению: Соединенному Королевству дешевле
потерять одну из составных частей, чем кормить чужую армию. И гордые англичане,
поплакав в жилетку, проглотили «шотландскую пилюлю», какой она ни была горькой.
Так в моем футуристическом сне аукнулся Великобритании «брекзит», то есть ее
выход из Евросоюза.
«Этого не может быть! И вообще, что ты имеешь против Великобритании?» –
отреагировал на еще не состоявшееся геополитическое событие далекого будущего
мой проснувшийся мозг, о чем я догадался по электрическому импульсу,
проскочившему между височными частями головы.
– Ничего! Абсолютно ничего, просто это привиделось мне во сне, – ответил я
миролюбиво как непоколебимый пацифист, пояснив, что после просмотра телевизионных
новостных программ и не такое может присниться…
Взяв второе яйцо в руку, я засомневался, стоит ли его разбивать? Не факт,
что из его скорлупы не «вылупится» еще один фрагмент из той же самой
футуристический панорамы, изобразительный ряд, которого, может оказаться не
менее спорным, чем предыдущего.
Поколебавшись с минуту, я все-таки разбил яйцо – очень уж есть хотелось! И
как только содержимое яйца растеклось по поверхности сковороды солнечной
ромашкой, в лицо мне пахнуло жаром, ударило сухим горячим песком, в воздухе запахло
гарью. «Ближний Восток!» – догадался я. И подумал: «Ну, и крутой же
геополитический узел завяжется там…»
«Кто сузил? Что сузил? Зачем сузил?» – зашевелил извилинами, уже было
задремавший, мой мозг.
– Да так, приснилось! – сказал я. – Пока политики и военные Соединенных
Штатов Америки будут разбираться в Сакраменто с калифорнийскими сепаратистами,
решившими оформить цивилизованный развод с федеральным правительством, Россия и
Турция укрепят свои позиции в ближневосточном регионе. После длительной военной
конфронтации, они, вступив в сговор, разделят территорию Сирии на части и
образуют там два суверенных марионеточных демократических государства: Южную и
Северную Сирию. И, таким образом, поставят все мировое сообщество и главного
проводника антитеррористических мероприятий на Ближнем и Среднем Востоке
Соединенные Штаты Америки перед свершившимся фактом.
«А что Израиль? Промолчит? Снова будет апеллировать к Организации
Объединенных Наций?» – возмутился мой мозг, свернув цепочку нейронов в тугую
змеевидную спираль.
– Ну, что Израиль? Он будет поставлен в неудобную позу, – продолжил я
осторожно, зная, с каким пиететом мой мозг относится к потомкам царей Соломона
и Давида. – Тем не менее, евреи скоро придут в себя и ответят на возникший
геополитический казус адекватно: возьмут и присоединят под шумок Палестинскую
автономию к Израилю, утерев тем самым нос Ирану. Кроме того, Иерусалим
аннексирует Иорданскую долину, еврейские поселения Иудеи и Самарии, как это
было сделано в свое время с Голанскими высотами, которые, с согласия США, стали
неотъемлемой частью еврейского государства…
«Бред, все это бред сивой кобылы!» – выдал чеканный ответ мой мозг.
– И развод Сакраменто с Вашингтоном – тоже бред, по-твоему? – не унимался
я.
«Ну, не знаю, в последние годы американское общественное мнение становится
более радикальным. В том числе, и в самом штате Калифорния. В результате
обострившихся разногласий на обсуждение общественности уже выносилось несколько
инициатив: одна из них касались раздела Калифорнии на более мелкие штаты,
другие – выхода ее из состава Соединенных Штатов», – резюмировал мой мозг.
– Другими словами, ты не исключаешь развитие событий по такому сценарию в
будущем? – спросил я с осторожностью дипломата, поднаторевшего в международных
переговорах.
«Не мое дело заходить так далеко. Лучше я сошлюсь на авторитетное мнение
профессионалов, – не менее дипломатично ответил мой мозг. ‒ Так, например,
политолог Стивен Сайдемен[1] полагает, что уход Калифорнии в «самостоятельное плаванье» в огромной
степени зависит от того, кто будет к тому времени у власти. "Если
республиканцы, они, скорее всего, скажут: «скатертью дорожка», в то время как
демократы аргументированно возразят им: «мы должны сохранить Калифорнию в
составе США, иначе окажемся на обочине навсегда…"[2]
– Сегодня – да! А завтра? – спросил я неопределённо, чтобы сохранить
установившееся между мной и моим мозгом равновесие.
«Все у тебя получается очень предвзятым, притянутым за уши!» – ответил он
легким напряжением извилин.
– Это не у меня, а в моем футуристическом сне, ‒ сказал я.
«Да? А мне кажется, никакого сна не было, всё это ты придумал сам, чтобы
только подурачить меня».
– Думаешь, я на такое способен?
«Сомневаюсь. Но чем черт не шутит!» – чистосердечно признался мой мозг. И,
как мне показалось, снова задремал.
«Наконец-то. Пусть немного отдохнет!» – подумал я. И, разбив третье яйцо,
приготовился к очередному сюрпризу. И не ошибся. Не успел я выбросить яичную
скорлупу в мусорное ведро, как над шипящей сковородой возникла
стереоскопическая самодвижущаяся картина. Главными героями этой короткометражки
были молодой человек и стройная, симпатичная негритянка. Они шли по широкому
тротуару Avenue des Champs-Élysées[3] в сторону Триумфальной арки и целовались под сенью каштанов. Влюблённые –
обязательный атрибут этого парижского пейзажа, как и нескончаемый поток людей и
автомобилей и, конечно же, башня-старушка – творение
инженера Эйфеля, – торчащая на заднем плане как поднятый средний палец руки ее
создателя.
– Неужели это ты, Леня? Как это я тебя не сразу узнала! – сказала мама,
обняв меня и прижав к себе. – А кто эта милая чернявая девушка? Знаешь, я ее
уже полюбила как мою невестку...
– Молодец, парень, я знал, что ты не подкачаешь и обрадуешь меня, познав,
наконец, счастье! – сказал папа. И похлопал меня по плечу.
Родители мои были счастливы. Они давно хотели иметь внуков, и полагали, что
их ожидания, наконец, оправдались. Я же, находясь рядом с ними, нервно
покусывал губы. Мне было неловко наблюдать, как в замочную скважину, за этими двумя
неофитами, гулявшими парижскими улицами и целовавшимися взасос. При этом я нервничал,
вспоминая: «Откуда взялся этот, неизвестный мне эпизод моей биографии? Да, у
меня была смуглая цыганочка из Самбора, была милая евреечка-поэтесса из местных,
с лицом оливкового цвета и жесткими, как проволока, черными вьющимися волосами.
А вот такого, чтобы я лобызался когда-нибудь с негритянкой, такого, хоть
убейте, не помню…»
Я сказал об этом отцу. Но он лишь отмахнулся от моих объяснений,
простосердечно заявив:
– Если не было, значит, еще будет! Надо уметь видеть перспективу, ждать,
надеяться и верить…
И вот, готовя завтрак, я снова оказываюсь в весьма деликатном положении:
наблюдаю из своей одесской кухни за самим собою. Тем
самым, который смотрит на себя самого, целующегося с чернокожей девушкой на
парижских улицах. Я слышу их разговор: они
обсуждают одну из парижских дамочек, одетую с шиком и в туфлях на босу ногу.
“The bitch is
shabby and she is too” said girl. – “What do you mean?” he asked. –“Legs!”
–“What legs, I do not understand?” – “French woman's bare feet are a brand
name! He testified that their owner belongs to the so-called "Bobo",
that is, bourgeois bohemian”, said she…
