С президентом на брудершафт
Юний Чурвень прибыл в Киев утренним поездом, быстро
отыскал гостиницу «Президент–Отель» — ее адрес был указан на бланке
официального приглашения. Поднялся в двухместном номере, куда его поселили. Там
молодой человек, по виду юноша, раскладывал свои вещи.
— Эмиль, Эмиль Черныш из Винницы, — представился он,
улыбнувшись, и протянул руку.
— Юний, — сказал Червень, пожимая руку, и думая о том, что парня с таким открытым лицом и бесхитростной улыбкой можно не
опасаться.
— Это шутка? — спросил винничанин.
— В смысле? —
спросил в свою очередь он.
— В смысле имени.
— Мои родители историки, зациклились на античности.
А я теперь отдуваюсь за их любовь к Древнему Риму, — пояснил Юний.
— А вот мои, видать, почитали Пугачева.
— Что, тоже историки?!
— Нет! Они просто назвали меня его именем — Емельян.
А Эмиль — это я уже сам придумал.
Приведя себя в порядок, они спустились в гостиничный
холл. Там десятка три журналистов, представлявших украинскую региональную
прессу, обступили невысокую брюнетку в сером деловом костюме, белой блузке и
черным кокетливым бантиком на шее вместо галстука, и в туфлях на высоком
каблуке. «Еще одна жертва моды!» — подумал Червень, увидев, как девушка
балансирует на «шпильках», пытаясь устоять на ногах.
— Вот таким только и доверяют, что сопровождать
журналистов и раздавать им персональные «бейджики», — сказал он.
— Зато она «в свите» Президента! — поддержал его
Эмиль.
К одиннадцати часом вся «журналистская рать»
автобусами прибыла на Европейскую площадь. Высадившись у Крещатого парка, по
подземному переходу перешли на другую сторону площади, поднялись бетонными
ступенями к «Украинскому Дому», где должна была состояться пресс–конференция
Президента.
После обычной в таких случаях процедуры: регистрации,
проверки паспортных данных, досмотра диктофонов, фотоаппаратов,
видеоаппаратуры, выворачивания наизнанку карманов перед придирчивой охраной,
прохождения сквозь рамку металлоискателя, — все, наконец, оказались в фойе
здания.
Президент задерживался. Охрана нервничала. Проголодавшиеся
«акулы пера» выстроились в очередь у буфетной стойки, намереваясь наскоро
перекусить бутербродами, выпить чашку кофе или чаю. Воспользовавшись возникшей
паузой, Червень спустился на нулевой этаж покурить. А когда вернулся,
обстановка уже была другой, наэлектризованной что ли. Не хватало только искр,
проскакивающих между собравшимися людьми.
— Как перед вторым пришествием! — сыронизировал
Эмиль. И в ответ отозвалось как эхом: «Едет! Едет!..»
Журналистов попросили пройти в зрительный зал,
занять места, приготовится. Несколько минут спустя, из–за голубых кулис на
сцену вышли трое: женщина и двое мужчин. Один из них коренастый, выше среднего
роста, в сером, как легированная сталь, костюме, сорочке цвета морской волны и
неброском галстуке в тон костюму. В наступившей тишине что–то щелкнуло, и
усиленный репродуктором мужской голос объявил: «Президент Петр Павлович
Могила!» — И все, находившиеся в зале, встали, приветствия его.
Червень с Эмилем сидели во втором ряду под небольшим
углом к центральной оси сцены. С этого места можно было хорошо рассмотреть
гаранта: крупная голова, посаженная на короткую шею, широкие плечи атлета;
редкие рыжеватые волосы, виртуозно причесаны так, чтобы скрыть лысину;
загорелое морщинистое, словно пожеванное, лицо; под тяжелыми верхними веками
небольшие глаза цвета медного купороса. Такого встретишь на Бессарабке и
пройдешь мимо, не оборачиваясь. Однако первые впечатления — обманчивы, простота
— кажущаяся.
Включив диктофон на запись, Червень вспоминал, когда
и при каких обстоятельства, он встречался с Президентом, вернее, тогда еще
претендентом на этот высший государственный пост, впервые. Это было осенью
девяносто третьего. Экономический коллапс поставил на грань существования
независимости страны и выстраданной веками украинской государственности.
Первыми тогда начали бузить шахтеры Донбасса, объявив бессрочную забастовку,
требуя немедленной выплаты заработной платы. Беспомощная Верховная Рада, не
дожидаясь худшего, удовлетворила их требования и в спешном порядке приняла
закон о проведении досрочных парламентских и президентских выборов.
Тогда–то и вышел из тени на большую политическую
орбиту Петр Могила, к этому времени уже успевший побывать премьер–министром и
народным депутатом. Его кандидатуру поддержал национальный клуб промышленников
и предпринимателей, организовав ему деловые встречи с директорским корпусом в
крупных индустриальных центрах страны. В Одессе такая встреча состоялась на НПО
«Холодмаш», практически при закрытых дверях, кулуарно. И понятно, почему: область
и город были в руках креатуры действующего главы государства.
У Могилы не
было ораторского таланта. Выражался он скупо, но доходчиво.
— Я точно знаю: страну мы просрали, — с ходу, не
раскачиваясь, заявил он, приятно удивив присутствующих своей простой, без
выкрутасов, речью. И продолжил: — Но я верю, что мы ее сможем возродить, если
восстановим управляемость, производственный потенциал, товарно–денежные
отношения и откажемся от захлестнувшего нас бартера…
Предвыборная программа кандидата была близка и
понятна представителями местного директорского корпуса. Особенно грела их души
та ее часть, в которой говорилось об увеличении объемов государственного
финансирования научно–технической сферы, высокотехнологичных отраслей и стратегических
предприятий, номинальными хозяевами которых они уже себя чувствовали. Кроме
того, в претенденте их подкупало и то, что он, как и они, прошел испытание
суровой советской партийно–административной системой, и ассоциировался в их
сознании с образом крепкого хозяйственника былых времен. И что самое главное, каждый
из них уже просчитывал свои выгоды от того, что у руля государства станет не
какой–нибудь политикан, а человек их круга.
Взобравшись на вершину властной пирамиды, Могила
неожиданно для многих обнаружил скрываемые до поры до времени, качества. Первое
и главное что ему удалось, так это переигрывать в «судьбоносных» вопросах
законодательное собрание. Используя межпартийные и внутрипартийные разногласия,
он нередко добивался своего. Достаточно сказать, что именно с согласия
депутатов он менял премьер–министров «как изношенные перчатки». При этом все
провалы в экономике и в социальной сфере вменялись в вину им, принесенным в
жертву.
Однако чтобы не говорили, с приходом Могилы к власти
в стране наметилась определенная стабильность. В то же время в государственном
строительстве, как полагал Червень, Могила и его команда долго не «мудрствовали
лукаво», пошли в кильватере северного соседа. Проводимые реформы оказались
половинчатыми и не принесли ожидаемых результатов. Внутренний спрос на товары
широкого потребления удовлетворялся в основном за счет импорта. Малый и средний
бизнес оказался зажатым в тисках государственного и бандитского «рэкета» и
переломить ситуацию был не в состоянии. А зарождавшийся крупный отечественный капитал
на глазах приобретал монопольно–олигархические черты. Все это вместе взятое,
плюс повсеместные коррупция и мздоимство определили лицо и судьбу страны на
многие годы вперед…
Отогнав от себя воспоминания, Червень прислушался, о
чем говорит Президент со сцены «Украинского дома». А тот вещал о свободном
рынке, предстоящей административной и политической реформах, перспективах
европейской интеграции. Говоря невнятно, с запинками, Могила разводил руками,
создавая воздушные пузыри, и широкими жестами отправлял их в зал, внимавшим ему
журналистам. На самых важных моментах он акцентировал их внимание поднятым вверх
указательным пальцем.
«Интересно, верит ли сам Президент в то, о чем он
сейчас говорит? — думал Червень, по журналистской привычке сомневаясь во всем,
кто бы и о чем ему не говорил. — Скорее всего, не верит, решил он, но хочет,
чтобы поверили ему мы и те, кто будет читать наши отчеты, опубликованные в
газетах и на телевидении. Таким нехитрым, но действенным, способом он пытается
внедрить в сознание широких масс украинцев мысль, что второй срок его
президентства неизбежен, потому что это отвечает ожиданиям большинства!..»
— Смотри, коллеги пошли «в атаку», — сказал ему,
сдерживая улыбку Эмиль.
Червень оглянулся: журналисты выстроились в очередь
к микрофонам, установленным в зале, задавали вопросы — их заранее отпечатали на
узких бумажных полосках и роздали им накануне, — и Президент уверенно отвечал на них, многозначительно
улыбаясь, мол, спрашивайте, я все равно не удовлетворю вашего любопытства…
— Ты заметил, Президент поменял риторику, — сказал
Эмиль, когда после пресс–конференции они пришли в свой гостиничный номер.
— Ты имеешь в виду его заявления о свободном рынке и
предстоящей административной и политической реформах? — переспросил Червень.
— А также о перспективах европейской интеграции, — уточнил
коллега.
— Думаю, это его запоздалая реакция на все
усилившиеся имперские тенденции северного соседа. В Москве до сих пор не могут
смириться с тем, что Украина ушла в свободное плавание, минуя Красную площадь.
Он, по всей видимости, осознал, наконец, какая опасность исходит оттуда и
пытается заигрывать с западом.
— Ты не понимаешь, — сказал Эмиль. — Он намерен
баллотироваться на второй срок.
— Ну и что? Он имеет на это полное право.
— Это рискованная, опасная затея.
— Для кого?
— Для него и для всех нас.
— Почему?
— Да потому, что «вождей» у нас терпят только один
срок, а на втором — их предают. Притом, с потрохами.
— Ты что–то мутишь, Миля! Кто его собирается
предавать?
— Да те же олигархи и предадут и продадут! Причем, с
потрохами…
— А я думаю, что сегодня у него позиции сильнее, чем
в первый раз. Он удачно выстроил президентскую властную вертикаль. А тот же
«олигархат», как ты выразился, будет его поддерживать всеми имеющимися у него
средствами.
— Почему?
— Да, потому что сегодня они нужны друг другу как
никогда! — сказал Червень.
Эмиль задумался. А Юний спросил его:
— Не хочешь прошвырнуться по городу?
— Чего я там не видел? Лучше поваляюсь в кровати,
газеты почитаю, — ответил коллега.
— А я схожу, разомнусь, — сказал Червень.
Проехав пару остановок троллейбусом до Бессарабского
рынка, Червень вышел. Прошелся Крещатиком до Прорезной улицы, поднялся на один
или на два квартала выше и зашел в первое попавшееся кафе. К нему сразу же
подошла официантка. И он заказал коньяк и черный кофе.
«Неисповедимы пути журналиста! Только позавчера ты
беседовал с фермером Ткаченко о перспективах животноводства, пробовал на
упругость вымя телок красно–степной породы. А сегодня вот сидишь в столичном
кафе, кайфуешь, пялишься на пробегающих мимо молодых киевлянок…» — размышлял
Юний Червень. Захмелев, он представлял себе поочередно то скотный двор
фермерского хозяйства над Тилигульским лиманом, то «Украинский дом» на высоком
берегу Днепра, где состоялась сегодняшняя встреча с Президентом…
— Вставай, Червень, вставай, нас ждут великие дела!
— говорил не без иронии Эмиль, тормоша его утром следующего дня.
— Иди ты к черту, — сказал Юний, отбрыкиваясь. — И
вообще, ничего такого не было и не могло быть.
— Чего не было? — спросил удивленный коллега.
— Да вот приснилось, что я пью с Президентом на
брудершафт, — сказал Юний, смущенно улыбаясь.
— Пить надо было меньше вчера, — сказал Эмиль. И
продолжил: — А вставать действительно пора. На сегодня для нас запланировано
несколько интересных встреч, в том числе с представителями Комитета рыбного хозяйств
Украины.
— О, это дело! — встрепенулся Юний. — Ибо рыба, как
и шлюхи, отплыла к турецким берегам…
К обеду официальная программа пребывания представителей
региональных СМИ в столице была исчерпана. Журналисты уже настроились было провести
остаток дня в свое удовольствие, когда девушка, сопровождавшая их к
«Украинскому дому», объявила:
— Коллеги!
Через час в ресторане состоится прощальный банкет. На нем, возможно, будет сам
Президент. Просьба не опаздывать!
Когда Юний с Эмилем пришли в ресторан, пир уже «шел
горой» — к журналистам из провинций присоединились столичные коллеги. Причем их
было раза в два больше, чем первых.
— Вероятно, носом чуют, где можно «на халяву» выпить
и закусить! — сказал Эмиль.
— У них есть надежная сеть информаторов, в том числе
в Администрации Президента, — пошутил Червень.
Не найдя лучшего места, они сели за стол у самого
выхода, где уже закусывали ребята из Донецка. На эстраде играл оркестр. Певица
исполняла песню о киевских каштанах. В былые годы этот украинский шлягер часто звучал
в исполнении Юлии Пашковской по центральному радио, и сейчас Червень слушал его
со щемящим чувством ностальгии: «Каштаны падають на брук: Тук–тук, тук–тук,
тук–тук, тук–тук…»
Внезапно музыка оборвалась — приехал Президент!
Киевские коллеги по праву хозяев пригласили его за один из своих столов.
Гарант, подняв рюмку, произнес тост. О чем он говорил, им не было слышно. Да и
это было неважно. Снова заиграл оркестр, и Президент неожиданно для многих
присутствующих закружил в вальсе одну из журналисток. Потом он танцевал еще и
еще, выбирая самих симпатичных девушек.
— Вот это по–нашему! — сказал Юний. Ему понравилось,
что Могила ведет себя так непринужденно, по–свойски.
— За Президента! — провозгласил тост один из
донецких журналистов. И вчетвером они выпили «Старокиевской» водки, закусив «ножками Буша».
— Ну, я пошел, — сказал захмелевший Червень, и встал
из–за стола.
— Куда это ты собрался? — насторожился Эмиль.
— Пойду…., выпью…. с Президентом….
на брудершафт.
— Никуда ты не пойдешь! — попытался остановить его коллега.
— Не дрейф, Пугачев! — сказал тот с серьезным видом.
И с рюмкой в руке направился через весь зал к эстраде, где Могила в окружении
телохранителей и журналисток, аккомпанируя себе на гитаре, исполнял хорошо
поставленным голосом битловский хит «Yesterday»: «All my proublems seemed so far away Now it looks as
though they're here to stay…»[1]
[1] «Вчера все мои проблемы казались такими
далекими,
А сегодня я не представляю своей жизни
без них…
