Глава четвертая

 

 

 

Сергей бросил прощальный взгляд на Одесский залив, воду, которая отливала под солнечными лучами широкой гаммой синего и голубого цвета, на короба судов торгового флота, стоявших на якорных стоянках внешнего рейда и, смахнув воображаемую слезу, отвернулся. Оказавшись за спиной дюка де Ришелье, он увидел на асфальте свою коротконогую тень. И, последовав за нею по пятам,  покинул Приморский бульвар.

Тень провела его между двух зданий с полуциркульными фасадами, обращёнными к морю, как между Сциллой и Харибдой. Оказавшись на площади Карла Маркса, оформленной в европейском архитектурном стиле, с брусчаткой «в шашечку», и небольшой клумбой, расположенной несколько в стороне от центра, но без какого-либо деревца или куста по периметру. Если не считать виноградных лоз, вьющихся по стенам домов, и достающих до балконов третьих этажей.

«Живут же люди!» — подумал Сергей, оглядывая с пролетарской завистью фасады, не подозревая, что за этой буржуазной роскошью скрываются коммунальные квартиры гегемона.

Сразу за клумбой площадь разветвлялась, образуя два транспортных рукава. Одна из улиц шла прямо, другая забирала круто влево. Сергей выбрал ту, что была слева, увидев на ней зелёные кроны деревьев. Остановившись в тени одного из каштанов, он прочитал на табличке-указателе: «Улица Карла Маркса».

 «Оригинально! Улица Карла Маркса как бы «вытекает» из одноименной площади, как река из озера, — подумал он. — Следовательно,  рядом обязательно должна быть улица Ленина».

Комсомольское чутье не подвело парня. Такая улица, действительно, была в Одессе. И находилась она рядом, всего в одном квартале от этой. И, как это бывает в жизни с единомышленниками, обе эти улицы шли параллельно друг дружке, обещая соединиться где-то в далекой перспективе.

По ассоциации он вспомнил колоритную картину, выдержанную в строгих кроваво-красных революционных тонах. На ней были изображены в профиль основоположники научного коммунизма: Карл Маркс, Фридрих Энгельс, Владимир Ленин и Иосиф Сталин.

Впервые он увидел это широко известное полотно советского «агитпропа», приколоченным к заднику сцены сельского клуба. На том самом месте, где двумя годами ранее, когда это одноэтажное здание было

православным храмом, висела другая картина: икона «Гостеприимство Авраама» или «Святая Троица.

В эту, действующую, церковь его привела к первому причастию, а, вернее, принесла на руках, крестная мать Елена. Однако из всего того, что происходило с ним в этой церкви в тот день, он запомнил только один эпизод, когда ему дали пригубить из потира глоток густого сладкого напитка.

Напиток, символизирующий кровь Христа, так понравился ему, что он потянулся ртом к маленькой золочёной кружке, намереваясь сделать ещё глоток. Однако большая волосатая рука священника бесцеремонно отняла сосуд от его жаждущих губ и поднесла к губам другого причащающегося мальчика. И мир и люди, которые до этого самого момента казались ему такими добрыми и отзывчивыми, вдруг предстали пред ним в совершенно ином свете.

Почувствовав себя несправедливо обиженным, уязвлённым в самое сердце, он нервно затопал ногами, и крупные горькие слезы потекли по его раскрасневшемуся лицу. Крестная растерялась, не понимая, что с ним происходит. И, не оглядываясь на священника, поспешила увести его из храма. И,  утешая его, она пообещала купить ему конфет…

Сергей остановился. Ему показалось странным, что он вспомнил о том посещении церкви, которое состоялось лет двенадцать назад, и подумал: «Не является ли это знаком? Предупреждением свыше о том, что и все плохое и хорошее, что он делал, делает и будет делать в будущем, все останется с ним и навсегда. Останется и будет напоминать о себе в самых неожиданных местах и в самое неподходящее для этого время…»

Как только он подумал об этом, перед ним выстроилась череда его прошлых прегрешений: побег из детского сада через дыру в заборе; бросок камня в котенка, пролетевшего, к счастью,  мимо цели; кража отцовской  авторучки, которую он обменял у своего лучшего друга Лёшки на ржавый затвор турецкой винтовки «Маузер осман».

Он отмахнулся от этих видений как от назойливых шершней. Однако одно из них, именно то, которое касалось кражи авторучки, словно зацепилось за какой-то невидимый крючок в его мозгу и начало распускаться, подобно тутовому кокону, эпизод за эпизодом.

Сергей увидел себя, пятилетнего, после того, как он, украв авторучку и обменяв её на вожделенный винтовочный затвор, был обличён в воровстве. И как, обливаясь слезами и оглашая округу душераздирающими воплями, он бежит огородами к Лешкиному дому, а за ним, подгоняя его хлесткими ударами брючного ремня, этого волшебного бича Моисея, отсекающего правду от кривды, следует его отец…

Наконец, запыхавшись, они выбежали на Лешкин двор. Отец, заглянув в сени глинобитной хаты, в которой жили Лешка с матерью-одиночкой и младшим братом, порыскав по двору, распугивая кур и смущая петуха, и, не обнаружив следов Лешки, метнулся к сараю.

Распахнув скрипучую дверь, отец вошёл в сарай, осмотрелся, прислушался к звукам полутёмного помещения, но ничего, кроме писка мышей, не услышал. Лешка словно провалился в тартарары! Расстроившись, отец уже собирался покинуть сарай, когда его взгляд наткнулся на одиноко стоявшую копну сена, обставленную со всех сторон снопами ржаной соломы.

Отец решительно подошёл к ней, резким движением руки приподнял один из снопов — пусто! Раздосадованный, он неуверенно и даже без какой-либо охоты заглянул под другой сноп, и там увидел сидящего на корточках Лешку с побелевшими от страха глазами. Немая сцена длилась одну, может быть, две секунды, на третьей секунде к Лешке вернулась речь.

— Дядя Ваня, не бейте! Я сейчас же верну авторучку, — вскричал жалким голоском юный меняла, дрожа всем телом, покидая убежище.

Втроем, ведомые Лешкой, они пересекли двор, и вышли на огород, на котором буйно цвели кусты картофеля. Оказалось, что Лешка, услышав надрывные вопли Сережки, отчетливо осознал, что наступил его черед пройти испытание жезлом Моисея, отсекающим кривду от правды.

 С перепуга он не нашёл ничего лучшего, как спрятать авторучку на огороде, под одним из картофельных кустов. «Там ее точно никто не найдет!» — решил малолетний деляга, прячась в копне сена, там, где его и обнаружил Серёжкин отец…

И вот они с отцом стоят в огороде, наблюдают, как Лешка, словно подслеповатый крот, роет руками землю под очередным картофельным кустом, тщась найти авторучку. Он перепотрошил уже около десятка кустов клубнеплода, однако ни под одним из них злосчастной авторучки не оказалось. И Лешка с еще большим усердием принялся за работу, со страхом оглядываясь на жезл правды Моисея, который Иван Степанович держит в правой руке. Сережка, стоявший рядом с отцом, смотрел на своего старшего друга и сквозь слезы злорадно посмеивался, приговаривая в кулак: «Так тебе и надо, надувала!»

Наконец, авторучка была найдена! Лешка сдул с нее пылинки и протянул Серёжкиному отцу. Тот взял свой самопищущий инструмент, открутил колпачок; пробуя перо, провёл им по тыльной стороне руки. Убедившись, что авторучка исправна, он протянул ее Серёжке, сказав: «На, положи её там, где взял. И, смотри, ничего не говори маме…»

«Да, было дело!» — сказал Сергей про себя. И посмотрел в окно парикмахерской, у входа в которую остановился.

В грязноватом стекле он увидел свое нечеткое отражение: стрижка «ежик», изможденное лицо, щуплая фигура. Он, отражённый в окне парикмахерской, не понравилось саму себе, как не нравился ему и тот, пяти или шестилетний Серёжка, укравший отцовскую авторучку.

Отвернувшись, он пошел вверх улицей Карла Маркса, заглядывая от нечего делать в витрины магазинов. Пересёк улицу Ласточкина и оказался у касс «Аэрофлота». В одном из ее больших окон красовался рекламный плакат. На нем были изображены земной шар, самолет ТУ-104 и стюардесса с вызывающей белозубой улыбкой. Показывая острые и хищные как у акулы зубы, стюардесса приглашала: «Летайте самолётами аэрофлота!» Взглянув на плакат, Сергей иронично подумал: «С удовольствием! Только в Каменец-Подольский ничего, кроме АН-2, не летает…»

Миновав магазин «Детский мир», Управления Антарктического китобойного и океанического рыболовного флота и киоск «Союзпечати» Сергей шагнул на брусчатку. И в ту же секунду услышал скрип тормозов и сигнал клаксона, прозвучавший над самым его ухом. Остановившись, он увидел сантиметрах в двадцати от своего лица головную часть троллейбуса, чудом не сбившего его с ног. Из бокового окна кабины троллейбуса выглядывало бледное лицо водителя с выпученными глазами. И он услышал его крик: «Раскрой зенки, деревня!» Смотри, куда прешь…»

Только снова оказавшись на тротуаре, Сергей с дрожью в теле осознал, что могло с ним произойти. И подумал: «В городе всегда и всюду надо быть начеку. Не то размажут по мостовой  и даже имени не спросят!»

Был обычный рабочий день, но улица, на которой он оказался, выглядела праздничной. Никто никуда не спешил. Мужчины и женщины, юноши и девушки, прогуливаясь, окидывали себе подобных особей придирчиво-ироничными взглядами. Встретив знакомых, они мило улыбались друг другу, обнимались и целовались в одно касание — в щеку или в губы. И, перекинувшись парой-другой слов, расходились, продолжая свое дефиле.

Изредка на глаза Сергею попадались курсанты мореходных училищ, будущие капитаны дальнего плавания — дерзкий взгляд, белый верх, черный низ. И, встречаясь случайно с их взглядами, он испытывал зависть и щемящую тоску.

Сергей не знал, что он случайно оказался на улице Дерибасовской, на самой знаменитой улице города, достопримечательности «Южной Пальмиры», местном «Бродвее»! Одесситы и приезжие приходят сюда преднамеренно, чтобы «себя показать и на других посмотреть», но больше всего ради того, чтобы обратить внимание на себя, любимого, засвидетельствовав своё участие в этой ярмарке тщеславия.

Наблюдая за происходящим, Сергей ощутил себя маленьким, одиноким, никому не нужным провинциалом. Ему захотелось поговорить с кем-нибудь, рассказать о ситуации, в которую он попал, услышать ободряющие слова поддержки. Окинув тоскливым взглядом прохожих, он остановил внимание на юной стройной брюнетке с распущенными волосами до пояса, которая шла впереди. И он негромко — откуда только взялась у этого сельского паренька смелость! — обратился к ней:

 — Девушка! Девушка!

Та, не останавливаясь, оглянулась, и бросила в него быстрый любопытно ироничный взгляд.

 — Вас на минутку можно? — продолжил он.

 — А ты за минутку сможешь? — спросила она, сверкнув глазками.

 — Да я так! — сказал, растерявшись, юноша.

 — А «так» и муж умеет! — сказала насмешливо пигалица, взглянув на него через плечо. И ускорила шаг.

Сергей растерялся, остановился, не зная, как ему поступить. Он догадался, что незнакомка говорит чужими заученными словами. Потому что девушку совсем не шёл этот развязный тон. Но, сконфуженный, он не стал упорствовать, отстал.

Полакомившись в кафе «Снежинка» мороженым пломбир, Сергей перешел наискосок улицу и оказался у кинотеатра «Хроника» и, как представитель поколения, которое, по большому счету, было продуктом не столько литературы, сколько кинематографа, по привычке взглянул на афишу. В этот день демонстрировался документальный фильм с многообещающим названием: «Барабаны судьбы». И, прельстившись интригующим названием, он купил за десять копеек билет на ближайший сеанс, решив немного отвлечься, а заодно и передохнуть.

В полупустом смотровом зале кинотеатра он выбрал место подальше от экрана, в ряду, где было меньше зрителей. Едва фильм начался, как на соседний стул бесцеремонно уселся какой-то тип. Минуту спустя, он облокотился правой, согнутой в локте, рукой на спинку стула переднего ряда. При этом его левая рука оказалась почему-то на бедре Сергея. Не успел юноша осознать, что происходит, как рука эта поползла к его гульфику и начала поглаживающие движения. Не понимая, что происходит, он испугался. И сказал дрожащим голосом:

— Сейчас же убери руку! — и мельком взглянул на незнакомца.

В мерцающем свете проектора прыщеватое лицо соседа выглядело отталкивающе, как какая-то гротескная маска.

 — Ничего, ничего, — ответил он хрипловатым от возбуждения голосом, продолжая поглаживающие движения.

Решив, что избавиться от этого наглого приставалы можно только одним способ, Сергей ударил его локтем под дых. Незнакомец от неожиданности крякнул, и, ничего не сказав, отнял руку от его гульфика.

Минуту спустя, он уже передвигался по проходу, выискивая в сумраке зала другого потенциального партнера. Настроение Сергея было испорчено этим неожиданным происшествием. Выругавшись, он пробрался к выходу и покинул кинотеатр.

«Вот тебе и «Барабаны судьбы!» — подумал он с горечью, сожалея, что ему не удалось досмотреть до конца фильм о жизни африканской саванны.

В расстроенных чувствах он поплелся устало вверх, по улице Дерибасовской. У гастронома с большими зеркальными окнами он свернул налево, прошел метров сто и остановился, размышляя, что ему делать дальше.

Уловив аппетитные запахи, он открыл застекленную дверь и оказался в просторном фойе: справа был вход в ресторан «Театральный» со швейцаром на посту, дверь, которая была слева, вела в кафе с таким же названием: «Театральное».

Естественно, Сергей выбрал левую дверь и зашел в обеденный зал. Он был бы немало удивлён, если бы узнал, что несколькими часами ранее здесь же, в кафе «Театральное», завтракал его земляк и старший друг Борис.

Утолив голод, Сергей вышел на улицу. До отправления поезда «Одесса-Львов», на котором он собирался возвращаться домой, оставалось несколько часов. Времени было достаточно, чтобы съездить еще раз на море, искупаться. Но, подумав, он решил ближе познакомиться с городом.

Пропустив трамвай двадцать третьего маршрута, он пересек улицу и оказался в парке или в большом сквере, тенистыми аллеями которого гуляли молодые мамы с детьми в колясках; люди постарше, вероятно, пенсионеры, усевшись по-домашнему на скамьях, о чем-то разговаривали. Вероятно, обсуждали исторические решения очередного съезда КПСС.

Колоритные цыганки, подметая подолами цветастых юбок асфальт, приставали по обыкновению к прохожим с предложением погадать «по руке»; другие, повторяя вполголоса: «Тени, тени, тени…», пытались всучить заезжим простофилям парфюмерию сомнительного производства и качества.

Группы футбольных фанатов, спрятавшись в тени каштанов, темпераментно обсуждали результат очередного мачта «Черноморца» с командой «СКА» — местного клуба Советской Армии.

Сергей обошел по периметру площадь, но так и не нашел никакого собора. Вот и гадай, почему площадь называют «Соборкой»! Остановившись у памятника графу Воронцову, он увидел бронзовую стелу на лицевой грани пьедестала. На ней была аккуратно выгравирована пушкинская эпиграмма, которую он знал еще с восьмого класса:

«Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным, наконец…»

Повторяя про себя этот поэтический пасквиль, Сергей сел на освободившуюся скамейку. И с грустью подумал: «Если ты оказался один в большом чужом городе и тебе не с кем перекинуться словом, пообщайся с памятником…»

 — О чем грустим, молодой человек? — спросил его мужчина кряжистого телосложения, садясь с глубоким вздохом рядом на скамейку. — Поругался с девушкой и не знаешь, как помириться? — продолжил он, добродушно улыбаясь. — Все мы проходили через это. Но, как видишь, Земля не сошла со своей орбиты, вращается вокруг Солнца и вокруг своей собственной оси.

 — Нет, что вы, с девушкой у меня никаких проблем! — сказал Сергей, подумав о Каролине, оставшейся в Каменец-Подольском. И, взглянув с интересом на неожиданно появившегося собеседника, продолжил:

 — Вот, прочитал эпиграмму Пушкина и подумал: «Почему, несправедливо оскорблённый Воронцов не вызвал поэта на дуэль?»

 — Как вас звать, молодой человек? — спросил незнакомец. — Неудобно разговаривать, не зная, с кем имеешь дело.

Сергей представился.

 — А меня зовут Василий Иванович Махно.

 — Махно? — переспросил юноша.

 — Да, — сказал, улыбнувшись, тот, — Махно, боцман портового буксира «Ударник».

И, с минуту помолчав, продолжил:

— Так с чего, Сергей, мы с вами начали?

 — Как с чего? С дуэли Воронцова с Пушкиным! Или Пушкина с Воронцовым…

 — Ах, да! В молодости я тоже задавался этим непростым вопросом. Неоднократно с местными литераторами мы обсуждали вероятность такой дуэли, выдвигались различные версии. И знаешь, к какому выводу мы пришли?

 — Интересно, к какому же? — спросил Сергей, пристальнее взглянув на собеседника.

 — В итоге долгих споров, мы пришли к такому выводу. Михаил Семенович Воронцов был человеком другого темперамента, другого склада ума, чем Пушкин, и старше его лет на десять. Заподозрить его, героя Отечественной войны тысяча восемьсот двенадцатого года в трусости, было бы большой несправедливостью. Но он, Воронцов, был сановником высокого ранга, наместником царя на вверенной ему территории. И представь себе, что этот вельможа, царедворец вызывает какого-то коллежского секретаря, каким в то время числился в его ведомстве Пушкин, на дуэль…

 — Выходит, царский сановник и дуэль — две вещи несовместны, — сказал, сомневаясь в справедливости своих выводов, Сергей.

— Совершенно верно! — согласился с ним Махно. — Но в этой истории есть какая-то мистика. Как известно, донжуанствующий Пушкин, находясь в Одессе, волочился за женой Воронцова, Елизаветой Ксаверьевной, пытаясь, вероятно, таким образом «наставить рога» ее мужу. А в итоге, к концу своей короткой и бурной жизни,  сам был удостоен «Диплома Ордена рогоносцев». И, вызвав Дантеса, во второй уже раз, на дуэль, был тяжело ранен и умер, как невольник чести…  Мистика!  Или дуэль похожая на… самоубийство...

— Мне кажется, что у молодого Пушкина был такой характер, что он ни за что не отказался бы от поединка с Воронцовым, хотя бы даже теоретического, — сказал Сергей.

— Не сомневаюсь. Но в секунданты к нему я бы не пошел,  — ответил Махно. — И, саркастически улыбнувшись, обнажил золотую фиксу на верхней челюсти…

Сергей промолчал, он не знал, что ответить собеседнику. Его, романтически настроенного юношу, больше восхищал Джордж Байрон, героически погибший, защищая свободу Греции, чем Пушкин, чью смерть можно было бы классифицировать как бытовую, на почве ревности. И он, взглянув на памятник Воронцову, перевел разговор на другую тему:

— А я, Василий Иванович, тоже хотел стать моряком, намеревался поступить в мореходное училище. Да, вот, незадача, опоздал с подачей документов…

— Я, кстати, трижды поступал в мореходку и, в конце концов, добился своего, — признался боцман Махно, ненавязчив подбадривая своим ответом юного собеседника…