И ливни шли

 

 

 

 

 

 

Киевское небо затянуто тучами цвета армейской шинели. В каштановой аллее, тронутая первой прохладой осени, шелестела листва. И звуки эти напоминали трение жести о жесть. Стас Кажан — гуманитарий, в силу обстоятельств, ставший снабженцем, сидел на скамье, машинально перекатывая в руке два небольших конских каштана.

— Стас. Стас Кажан! — окликнул его кто-то.

Он повернул голову: в двух шагах от него стояла женщина лет тридцати пяти с загоревшим лицом и крашеными светлыми как платина волосами. Её большие темно-карие глаза, оттенённые тушью, излучали снисходительную нежность. Так взрослые смотрят на ребёнка, совершившего какую–то невинную шалость.

— Оля! Оля Ткач! — сказал он, узнав свою бывшую сокурсницу, и неожиданный спазм сдавил ему горло.

— Нет, — сказала она, сбив его с толку своим ответом. — Теперь — я Ольга Полупан!

— А… могла бы… быть… Ольгой Кажан, — сказал, запинаясь, Стас.

— Боже, — воскликнула несколько наиграно женщина, звонко ударив в ладоши. — Как это забавно звучит: Ольга Кажан! Ольга Летучая Мышь, не так ли?

 

 

«Почему забавно?» — подумал он. И продолжил:

— И чем занимается Ольга Полупан?

— Работаю в институте языка и литературы, кандидат наук, сейчас пишу докторскую, да вот все никак не закончу...

— Что так? Тема трудная? — спросил он участливо.

— Да ничего сложного, но, понимаешь, семья, дети, — сказала она.

— И много их у тебя?

— Один сын.

— Да? И как зовут юного пана Полупана? — перешёл он на шутливый тон.

— Стас, то есть Станислав, — сказала, смутившись.

— И на кого похож мой тёзка?

— Не обольщайся! — бросила она ревниво.

Пока разговаривали, присматриваясь, как бы изучая, друг к другу, первые тяжёлые капли дождя ударили по листьям каштанов, запрыгали по асфальту.

— Побежали, здесь рядом кафе, там переждём дождь, — сказала Ольга. — И бросилась взапуски с грозой, а он — следом за нею.

Забежав в кафе, плюхнулись, расслабившись, тяжело дыша, на стулья за столом у окна, выходящего на Крещатик[1]. Дождь усиливался. Стас выглянув на улицу и, услышав «пушечную» канонаду грома, подумал: «Это надолго». И спросил Ольгу:

— Кофе будешь?

Она кивнула утвердительно головой.

— С пирожным?

— Я люблю заварные, — уточнила она.

— Все ещё не верится, что вижу тебя, столько лет прошло, — сказал он, сделав глоток кофе и охватил взглядом всю её ладную женскую фигуру.

Ольга сидела вполоборота к нему и, казалось, равнодушно смотрела сквозь запотевшее окно на улицу. Но от него не ускользнуло, как её щека, повёрнутая к нему, шея и даже ушная раковина разом порозовели.

— Да, время летит, что твой курьерский поезд, — произнесла задумчиво Ольга, и повернулась к нему. Смутившись, он отвёл глаза, утопив взгляд в чашке с кофе. А она начала негромко, нараспев, читать:

На всех парах летело лето,

Нас увлекая за собой.

И все, что вдаль несла планета,

Звалось и жизнью, и судьбой…

Это были его, Стаса, давние, ещё студенческие стихи. «Надо же, она помнит их и читает наизусть!» — удивился он.

— Ты ещё пишешь? — спросила она, кончив читать.

— Иногда, — слукавил он.

— Что значит, иногда?

— Поэзия, как и любовь: или она есть или её нет.

— Хочешь сказать, что ты сейчас один и вольный, как казак?

— Я говорю о том, что первое и второе — это высшее проявление человеческого духа.

— Не морочь мне голову банальностями.

— Вот видишь, ты все понимаешь, а спрашиваешь.

— А книгу ты хоть пытался издать?

— Издал, — сказал он и отвёл глаза в сторону.

— И как ты её назвал?

— Так и назвал: «И ливни шли…», — пустился он вот все тяжкие.

— Это в память о Фонтанке, да? Ты вспоминаешь о том времени?

— Не часто.

— Но почему?! — в голосе Ольги прозвучала обида.

— Потому что это было давно, — сказал он.

— А мне кажется, совсем недавно! — сказала она, сделав ударение на последнем слове. И снова отвернулась к окну.

Ливень вдруг прекратился. Ольга и Стас вышли на Крещатик. Витрины кафе и магазинов сверкали, умытые только что прошедшим дождём. С мокрых каштанов, ненадолго зависая на резных краях лапчатых листьев, срывались как бы нехотя большие капли и, пролетев секунду–две в свободном падении, ударялись с глухим шлепком о мокрый асфальт.

— Ну, мне пора, — сказала Ольга.

— Я проведу тебя, — откликнулся Стас с юношеской готовностью.

— Не надо, я спешу, — сказала она, точно обдала его ушатом ледяной воды.

Когда они подошли к станции метрополитена, Ольга порылась в сумочке, достала визитную карточку, протянула ему.

— Позвони мне завтра, я после двух буду свободна, — сказала она, и, ничего не объясняя, ушла.

Оставшись один, Стас проводил взглядом Ольгу: вот она, миновав турникет, шагнула на эскалатор и словно провалилась сквозь землю. Только после этого, очнувшись, он бросился вдогонку. Спустившись в подземку, разыскал её в толпе и спрятался за колонной. Подошёл поезд, плотная человеческая масса, подхватив их, втянула внутрь вагона.

«Зачем ты увязался за нею? Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя дважды оказаться в одной и той же постели…» — думал он, не отрывая взгляда от Ольги.

Она стояла, задумавшись, в углу переполненного вагона, держась за поручень и смотрела в окно.

Стас протиснулся ближе к Ольге, остановился рядом. На очередном повороте поезда кто-то из пассажиров навалился на него, прижав его к спине женщины.

Оглянувшись, она сказала, смутившись: «Ты!?» И, покачав из стороны в сторону головой, как бы осуждая его, произнесла примирительно-сакраментальное:

— Сумасшедший!

Ольга жила на Позняках — в новом районе столицы, мало чем отличавшемся от новостроек в других крупных городах.

Маневрируя между оставшимися после недавнего ливня лужами, Стас и Ольга шли молча. Оба чувствовали неловкость: говорено было много, а главное так и осталось невысказанным. Наконец, они вышли на улицу Княжий Затон.

— Вот здесь я и живу, — сказала Ольга, кивком головы указав на серый бетонный параллелепипед.

Обошли ещё несколько луж и остановились у первого подъезда.

— Спасибо, что провёл, я рада была тебя видеть, — сказала Ольга будничным голосом, протянув ему по–мужски руку для пожатия. И, набрав код на входной двери, добавила:

— Так ты мне позвонишь?

…Дома, переодевшись, Ольга пошла на кухню, готовить ужин. «Неужели я все ещё его люблю?» — спрашивала она себя между делом. Все у неё валилось с рук. Чистя лук, порезала палец, картофель, как она не старалась, подгорел, снимая сковородку с плиты, обожглась. Вскоре домой вернулся сын, насвистывая какую–то мелодию.

— Станислав, не свести в доме: енег не будет! — сказала раздражённо она.

— Их и так нет, зачем зря беспокоиться! — последовал привычный уже ответ.

— Не умничай! Иди лучше поешь, я приготовила твой любимый жареный картофель, — сказала она, потрепав сына по курчавой голове, подумав про себя: «Как хорошо, что он не похож на Парамона…»

Заварив крепкий кофе, Ольга с чашкой в руке ушла в свою комнату с твёрдым намерением поработать. Включив компьютер, открыла файл с начатой докторской диссертацией «Метафора, её разновидности и функции в новеллах Юрия Островерха».

«Теория метафоры основательно разработана мировой литературно–теоретической наукой», — прочитала она академическую банальность. Но пробежала глазами абзац до конца: «Всякая метафора рассчитана…, умение видеть второй план метафоры…, развёрнутая метафора реализует задачу…, метафора — своеобразный рычаг…»

— «Рычаг»! Боже, какая тоска! — злилась на себя, на свою бесталанность, на несчастливую семейную жизнь, наконец, на Стаса, не хотевшего понять её.

«Ну, хотя бы не был таким холодным — не чужие люди! Или все-таки чужие? Столько лет прошло…» — подумала Ольга невесело.

Выключив компьютер, она встала из–за стола, погасила настольную лампу и, как была одетой, так и бросилась ничком на кровать. Сквозь шум дождя услышала скрип входной двери, какую–то возню в прихожей, нетвёрдые шаги — домой вернулся муж, профессор Парамон Полупан! Спустя какое-то время он заглянул привидением в её комнату, наполнив воздух выхлопом винных паров, и, убедившись, что жена спит, ушёл к себе.

Как только за мужем закрылась дверь, Ольга перевернулась на спину, уставилась невидящим взглядом в потолок. За окном по–прежнему шумел монотонно ливень. Такие же затяжные дожди шли и тогда, в посёлке Фонтанка, куда их курс отправили убирать помидоры.

Воспоминания юности согрели одинокую женскую душу. Она увидела себя и Стаса — молодыми, влюблёнными, не помнящими себя от счастья. Вот они вдвоём на фонтанском пляже, вот они в совхозном сенохранилище. Идёт дождь, где-то под самой шиферной крышей воркуют, о чем-то своём голуби, пахнет помётом и мышами. Но это не мешает им любить друг друга…

«Ну и дура! — недовольно бурчал Парамон, расхаживая взад-вперёд по комнате. — Муж пришёл домой, а она спит как ни в чем не бывало! А какой была милой обходительной девушкой, когда я вырвал её из провинции, — продолжал он. — Человека из неё сделал, сына воспитал как своего, а она крутит носом, стерва!» Оглянувшись воровски на дверь, он достал из буфета бутылку с жидкостью по цвету напоминавшую абсент.

«Вот была бы здесь Катерина, она бы все быстро устроила!» — мечтательно произнёс он. И, налив в фужер «абсента», опрокинув зеленоватую жидкость в себя, смачно крякнул, и вышел на балкон покурить.

«И почему я не остался у неё? — поёживаясь от сырости и холода, думал Парамон Полупан, вспоминая молодую аспирантку, с которой славно провёл сегодняшний вечер. — Она хороша, но я ещё ничего!..»

Он вынул из брючного кармана пачку «Marlboro», достал сигарету, прикурил её от зажигалки и сделал глубокую затяжку. То ли от сигаретного дыма, то ли от выпитого спиртного у Парамона закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Он инстинктивно шагнул к перилам балкона, перегнулся через них и запустил содержимое желудка в ночное пространство. А когда наступил второй позыв рвоты, он поскользнулся на мокрой от дождя керамической плитке, которой был устлан пол балкона, потерял равновесие и… оказался по ту строну перил. «Что же это я так — бутылку не спрятал? Жена будет недовольна», — последнее, о чем успел подумать он…

«Странно, я ещё помню его ласки!» — думала, улыбаясь в темноте своей комнаты Ольга. И почти физически ощутила долгие поцелуи: в губы, в шею; его, Стаса, горячую ладонь, скользящую по её талии, внизу живота. В изнеможении она запрокинула голову, прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать… и услышала, как ей показалось, настойчивые трели телефона. «Стас! Это Стас! Я сейчас, сейчас!» — приговаривала Ольга, вскочив с кровати. И только включив свет и ощутив босыми ногами холодный пол, она осознала, что звонил не телефон. Это кто-то неизвестный нажал на кнопку электрического звонка их квартиры и громко стуча во входную дверь…

Фирменный поезд «Черноморец» уносил Стаса Кажана в дождливую сентябрьскую ночь. В купе спального вагона он был один. И, значит, ему сегодня не придётся делить с кем–то жизненное пространство. Может быть, уже до самого утра. Сев у окна, он достал из кармана пиджака каштаны и, перекатывая их привычно в руке, подумал о встрече с Ольгой. У него, как у каждого мужчины, был достаточно изощрённый ум, чтобы, рассуждая о деловых и других качествах женщины, упустить из виду своё участие в её судьбе. «Новая квартира в столице, любящий муж, сын–отличник, престижная работа, докторская диссертация на подходе — что ещё нужно женщине для счастья?! — искренне радовался за Ольгу Стас. — Она сделала свой выбор и, кажется, весьма довольна им…»

Он расстелил постель и, укрывшись тонким суконным одеялом, удобно растянулся на полк плацкарта и закрыл умиротворённо глаза. И как только он смежил веки, увидел себя и Олю Ткач. Они стоят в кабинете декана филологического факультета, профессора Ивана Дузя, переминаясь с ноги на ногу. Тот, перелистывая какую-то книгу, не обращает на них внимания.

Наконец, декан поднял лицо, и взгляд его выцветших склеротических глаз, словно случайно наткнулся на стоящих у двери студентов–дипломников. Он внимательно посмотрел на Ольгин округлившийся живот, перевёл взгляд на Стаса.

— Станислав, — сказал Иван Михайлович мягким отеческим голосом. — Возьми Олю за руку. Взял? А теперь веди её в ЗАГС. И, смотри, без брачного свидетельства на факультет не возвращайся, — в голосе декана появились строгие начальственные нотки, не допускающие никаких возражений. — Так и знай, без него ты диплом не получишь!

Стас и Ольга, держась за руки как провинившиеся школьники, спустились в холл, вышли на улицу. Там, у клумбы, их дожидался сокурсник Виталий Каховский верхом на мотоцикле «К-750», который он выиграл в лотерею.

— Садитесь, — сказал мотоциклист, добродушно улыбаясь. — Иван Михайлович поручил мне доставить вас куда следует.

Оля покорно села в коляску, Стас устроился на заднем седле. Мотоциклист отпустил сцепление, выехал на Французский бульвар и взял курс на Аркадию.

— Ну, держитесь! — крикнул Виталька, и прибавил газу.

Мотоцикл, набирая скорость, подскакивал на булыжной мостовой. Встречный ветер упругой струёй обдувал их лица, неистово трепал волосы на головах. Краем глаза Стас видел, как Ольга цепко держалась двумя руками за борта коляски, вероятно, не ожидая ничего хорошего от этой сумасшедшей езды. Вдруг тяжёлая машина, разогнавшись, подпрыгнула, ещё раз подпрыгнула, словно пытаясь оторваться от земли и…взлетела. И паря над шоссе, начала стремительно набирать высоту. Далеко внизу остались кафе «Огонёк», куда они ходили пить кофе, университетский ботанический сад, гостиница «Юность», санаторий «Россия». Над аркадийским пляжем их подхватил восходящий поток воздуха и понёс все выше и выше.

И вот они втроём, Стас Кажан, Оля Ткач и лихой пилот Виталька, летят верхом на мотоцикле навстречу неизвестно откуда взявшимся грозовым тучам…

 

 

 

 

 

 

---

[1]. Центральная улица Киева.