И ливни шли...

Анатолий Михайленко

                    

                                

                                           И ливни шли…

    

    Киевское небо затянуто тучами цвета армейской шинели. В каштановой аллее, тронутая первой ржавчиной осени, шелестит листва, напоминая своим шелестом трение жести о жесть. Стас Кажан — гуманитарий, в силу обстоятельств переквалифицировавшийся в снабженца, сидит на скамье, машинально перекатывая в руке два небольших конских каштана.

     — Стас. Стас Кажан! — кто–то окликает его.

     Он поворачивает голову. В двух шагах от него стоит женщина лет тридцати пяти с загоревшим лицом и крашеными светлыми как платина волосами. Ее большие темно–карие глаза, оттененные тушью, излучают снисходительную нежность. Так взрослые смотрят на ребенка, совершившего какую–то невинную шалость.

     — Оля! Оля Ткач! — узнал он свою бывшую сокурсницу, и неожиданный спазм сдавил ему горло.

    — Нет, — сбила она его с толку своим ответом. — Теперь — Ольга Полупан!

    — А… могла бы…бы… быть… Ольга Кажан, — сказал, запинаясь, Стас.

   — Боже, — восклицает несколько наиграно она, звонко ударив в ладоши. — Как это забавно звучит: Ольга Кажан! Ольга Летучая Мышь, не так ли?

     «Почему забавно?» — думает он. И продолжает:

     — И чем занимается Ольга Полупан?

     — Работаю в институте литературы, кандидат наук, сейчас пишу докторскую, да вот все никак не закончу...

     — Что так? Тема трудная? — участливо спросил он.

     — Да ничего сложного, но, понимаешь, семья, дети.

     —  Много их у тебя?

     — Один сын.

     — Да? А как зовут юного пана Полупана? — перешел он на шутливый тон.

     — Стас, то есть Станислав, — сказала, смутившись, Ольга.

     — И на кого похож мой тезка?

     — Не обольщайся! — бросила она ревниво.

       Пока разговаривали, присматриваясь друг к другу, первые тяжелые капли дождя ударили дробью по листьям каштанов, запрыгали по асфальту, вздымая фонтанчики брызг.

    — Здесь рядом кафе, идем, там переждем дождь, — сказала Ольга. И бросились взапуски с грозой, а он — следом за ней. Забежав в кафе, плюхнулись, расслабившись, и тяжело дыша, на стулья за столом у окна, выходящего на улицу.

 Дождь усиливался. Выглянув на улицу и услышав «пушечную» канонаду, Стас подумал: «Это надолго». И спросил Ольгу:

     — Кофе будешь? 

         Она кивнула утвердительно головой.

     — С пирожным?

     — Я люблю заварные, если ты еще помнишь, — уточнила она.

     — Все еще не верится, что вижу тебя, столько лет прошло, — сказал он, сделав глоток кофе, охватывая взглядом всю ее ладную фигуру. Ольга сидела вполоборота к нему и, казалось, равнодушно смотрела в запотевшее окно. Но от него не ускользнуло, как ее щека, шея и даже ушная раковина разом порозовели.

— Да, время летит, что твой курьерский поезд, — произнесла задумчиво она и повернулась лицом к нему. Смутившись, он отвел глаза. А она начала негромко, нараспев, читать: 

На всех парах летело лето,

Нас увлекая за собой,

И все, что вдаль несла планета,

Звалось и жизнью и судьбой.

И  ничего уже поделать

Мы с этим фактом не могли.

Земля вращалась и летела,

И ливни шли, и ливни шли… 

       Это были его, Стаса, давние, еще студенческие стихи. «Надо же, она помнит и читает их наизусть!» — удивился он.

    — Ты еще пишешь? — спросила, кончив читать.

    — Иногда, —  слукавил Стас.

    — Что значит, иногда?

    — Понимаешь, поэзия, как и любовь, или она есть или ее нет.

    — Хочешь сказать, что ты сейчас один и вольный как казак?

    —  Я говорю о том, что и первое, и второе — это  высшее проявление человеческого духа.

— Не морочь мне голову банальностями, Стас.

— Вот видишь, ты все понимаешь, а спрашиваешь.

— А книгу ты хоть пытался издать?

— Издал, — сказал не то утвердительно, не то вопросительно он.

— И как ты ее назвал?

— Так и назвал: «И ливни шли…» — пустился он вот все тяжкие.

— Это в память о Фонтанке, да? Ты вспоминаешь о том времени?

— Не часто.

— Но почему?! —  в голосе Ольги послышалась обида.

— Потому что это было давно, — сказал как можно равнодушнее он.

— А мне кажется, совсем недавно! — сделала она ударение на последнем слове. И отвернулась к окну.

Ливень прекратился. Они вышли на Крещатик, витрины кафе и магазинов сверкали, умытые только что прошедшим дождем. С мокрых каштанов, ненадолго зависая на тонких краях листьев, срывались как бы нехотя большие капли и, пролетев секунду–две в свободном падении, ударялись с глухим шлепком о мокрый асфальт.

 — Ну, мне пора, — сказала неожиданно Ольга.

 — Я проведу тебя, — откликается он с юношеской готовностью.

 — Не надо, я спешу, — ответила она, точно обдала ушатом ледяной воды.

Под сводами станции метрополитена, порывшись в сумочке, Ольга достала визитную карточку, протянула ему.

 — Позвони мне. Я завтра после двух буду свободна, — сказала она, ничего не объясняя, и ушла.

Оставшись один, он наблюдал, как Ольга, миновав турникет, ступила на эскалатор и выпала из поля зрения, как провалилась сквозь землю. Только после этого, словно очнувшись, он бросился вдогонку.    

  Спустившись в подземку, разыскал ее в толпе и спрятался за колонной. Подошел поезд, плотная человеческая масса, подхватив их, втянула внутрь вагона.  «Зачем ты увязался за нею? — думал он как о ком–то постороннем. — Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку, так нельзя дважды оказаться в одной и той же постели…»

Женщина, задумавшись, стояла в углу переполненного вагона, держась за поручень, смотрела в окно. Стас протиснулся ближе, стал у нее за спиной. На очередном повороте поезда кто–то навалился на него и прижал к ней.

— Ты!? — оглянувшись, сказала, смутившись, Ольга. И, покрутив головой из стороны в сторону, как бы осуждая его, произнесла примирительно–сакраментальное:

— Сумасшедший!

 Ольга живет на Позняках — в новом районе столицы. После ливня тротуары и мостовая в зеркальных лужах. В них отражаются свинцовые небеса, перекосившиеся дома, витрины, киоски. Не разговаривая, Стас и Ольга вышли на улицу Княжий Затон.

— Вот здесь я и живу, — сказала она, кивком головы указав на серый бетонный параллелепипед. Обошли еще несколько луж и остановились у первого подъезда.

— Спасибо, что провел, я рада была тебя видеть, —  сказала она будничным голосом, протянув на прощание по–мужски руку для пожатия. И, уже набрав код на входной двери, добавила:

 — Так ты мне позвонишь?..

2

Дома, переодевшись, Ольга пошла на кухню, готовить ужин. «Неужели я все еще его люблю?» — спрашивала она себя между делом. Все у нее валилось с рук. Чистя лук, порезала палец, картофель как она не старалась, подгорел, снимая сковородку с плиты, обожглась.

Вскоре домой вернулся сын, насвистывая какую–то мелодию.

— Станислав, не свести в доме — денег не будет! — сказала раздраженно она.

— Их и так нет, зачем зря беспокоиться! — последовал привычный ответ.

— Не начинай! Иди, лучше, поешь, я приготовила твой любимый жареный картофель, — сказала она, потрепав сына по курчавой нестриженой голове, подумав про себя: «Как хорошо, что он не похож на Парамона…»

     Заварив крепкий кофе, Ольга с чашкой ушла в свою комнату с твердым намерением поработать. Включив компьютер, открыла файл с начатой докторской диссертацией «Метафора, ее разновидности и функции в новеллах Юрия Островерха».

«Теория метафоры основательно разработана мировой литературно–теоретической наукой», — прочитала она эту академическую банальность. И пробежала глазами абзац до конца: «Всякая метафора рассчитана…, умение видеть второй план метафоры…, развернутая метафора реализует задачу…, метафора — своеобразный рычаг…»

— Боже, какая тоска!  И это моя диссертация?! — она злилась на себя, на свою бесталанность, на несчастливую семейную жизнь, на Стаса, не понявшего или не хотевшего понять ее. «Ну, хотя бы не был таким холодным, как во время сегодняшней встречи — все–таки не чужие люди…» — подумала она.

Выключив компьютер, она встала из–за стола, погасила настольную лампу и, раздевшись, упала ничком на кровать. Сквозь шум дождя услышала скрип входной двери, какую–то возню в прихожей, нетвердые шаги — домой вернулся муж профессор Парамон Полупан! Заглянул привидением в комнату жены, наполнив воздух выхлопом винных паров, и, убедившись, что она спит, ушел. Благо, квартира трехкомнатная.

       Как только за мужем закрылась дверь, Ольга вспомнила о счастливых и несчастливых семьях, о которых так хорошо сказал в своем романе Лев Толстой. В молодости ее восхищала простота и точность, выведенной им формулы. А теперь, в зрелые годы, она приходит к выводу, что и сам автор, вероятно, тоже был несчастлив в супружестве. И свою героиню, испытавшую большую страсть и любовь, привел к логической мысли о самоубийстве и практически бросил ее под поезд. «К счастью, сегодня женщины, пережившие адюльтер, не поступают так, как Анна. В противном случае пришлось бы останавливать движение поездов…» — заключила злорадно она.

«Ну и дура! — недовольно бурчит Парамон, расхаживая взад–вперед по комнате. — Муж пришел домой, а ей хоть бы хны, спит себе, как ни в чем не бывало! А какой была милой девушкой, когда я вырвал ее из провинции, — продолжает он. — Человека из нее сделал, сына воспитал как своего, а она крутит носом, стерва!»

Оглянувшись инстинктивно на дверь, он достает из буфета бутылку с жидкостью по цвету напоминающей абсент. «Вот была бы здесь Катерина, она бы все быстро устроила!» — мечтательно произносит он, наливая полфужера «абсента». И, опрокинув зеленоватую жидкость в себя, смачно крякает и направляется на балкон покурить. «И почему я не остался у нее? — поеживаясь от сырости и холода, вспоминает Парамон молодую аспирантку, с которой славно провел сегодняшний вечер. — Она хороша и я еще ничего!»

Достав из брючного кармана пачку «Marlboro», он вынимает сигарету, прикуривает от зажигалки и делает глубокую затяжку. То ли от горечи сигаретного дыма, то ли от выпитого спиртного его стошнило. И он запускает дугообразной струей содержимое желудка в сентябрьское ночное пространство. Неожиданно поскользнувшись на керамической плитке балкона, он теряет равновесие. И в доли секунды, не осознав, что с ним происходит, неловко переваливается через мокрые и скользкие от дождя перила. «Что же это я так — бутылку не спрятал? Жена будет недовольна…» — последнее, о чем успевает подумать он.

       Дождь, снова идет дождь. Такие же затяжные дожди шли тогда в поселке Фонтанка, куда их курс направили убирать помидоры, вспоминает Ольга. Воспоминания юности согревают одинокую женскую душу. Она видит себя и Стаса молодыми и влюбленными. Вот они вдвоем на фонтанском пляже, вот в совхозном сенохранилище. Идет дождь, над ними, где–то под самой шиферной крышей, воркуют о чем–то своем голуби, пахнет пометом и мышами. Но это не мешает им любить друг друга. «Странно, я до сир пор помню его ласки!» — улыбается в темноте Ольга. И почти физически ощущает поцелуи в губы, в шею, как горячая рука, скользнув по талии, шарит ниже живота и находит то, что искала. В изнеможении она запрокидывает голову, прикусывает губы, чтобы не закричать… и слышит трели телефонного звонка.

—  Стас! Это Стас! Я сейчас, сейчас! — вскакивает она с кровати. И только включив свет и ощутив босыми ногами холодный пол, осознает, что это не телефон: это кто–то неизвестный настойчиво, громко стучит во входную дверь ее квартиры и не отпускает кнопку электрического звонка…

3

     Фирменный поезд «Черноморец» уносит Стаса Кажана в дождливую сентябрьскую ночь. В купе спального вагона он один. И ему не придется ни с кем сегодня делить жизненное пространство. Может быть, до самого утра. Он садится к окну, достает каштаны, перекатывает их по привычке в руке и вспоминает  сегодняшнюю встречу с Ольгой. У него, как у каждого мужчины, достаточно изощренный ум, чтобы, делая акцент на превосходных качествах женщины, оправдать свою вину перед ней.

«Новая квартира в столице, любящий муж, сын–отличник, престижная работа, докторская диссертация на подходе — что еще нужно женщине для счастья?! — искренне радуется за Ольгу Стас. — Она сделала свой выбор и, кажется, весьма удачный…»

    Поежившись от холода, он расстилает постель, ложится на нижней полке и, укравшись тонким суконным одеялом, закрывает умиротворенно глаза и видит, как он, Стас Кажан, и Оля Ткач стоят в кабинете декана филологического факультета, профессора Ивана Дузя, переминаясь с ноги на ногу. Тот, перелистывая какую–то книгу, не обращает на них внимания. Наконец, декан поднимает лицо, и взгляд его выцветших склеротических глаз натыкается на стоящих у двери студентов–дипломников. Он внимательно смотрит на Ольгин округлившийся живот, переводит взгляд на Стаса.

— Станислав, — говорит Иван Михайлович мягким отеческим голосом.— Возьми Олю за руку. Взял? А теперь веди ее в ЗАГС. И, смотри, без брачного свидетельства на факультет не возвращайся, — в голосе декана уже звучат строгие начальственные нотки, не допускающие никаких возражений. — Так и знай, без него ты диплом не получишь!

Стас и Ольга, держась за руки как провинившиеся школьники, спускаются в холл, выходят на улицу. Там, у клумбы, их дожидается сокурсник Виталий Каховский верхом на мотоцикле «К–750», который он выиграл в лотерею.

— Садитесь, — говорит мотоциклист, добродушно улыбаясь. — Иван Михайлович поручил мне доставить вас, куда следует.

Оля покорно садится в коляску, Стас устраивается на заднем седле. Мотоциклист отпускает сцепление, выезжает на Французский бульвар и берет курс на Аркадию.

— Ну, держитесь! — кричит, витийствуя, Виталька, и прибавляет газу. Мотоцикл, набирая скорость, трясется по булыжной мостовой. Встречный ветер упругой струей обдувает их лица, неистово треплет волосы на головах. Краем глаза Стас замечает, как Ольга цепко схватилась двумя руками за борта коляски, не ожидая ничего хорошего от этой сумасшедшей езды. Вдруг тяжелая машина, разогнавшись, делает подскок, взлетает над шоссе и начинает набирать высоту. Далеко внизу остаются кафе «Огонек», куда они ходят пить кофе, университетский ботанический сад, гостиница «Юность», санаторий «Россия». Над аркадийским пляжем их подхватывает восходящий поток воздуха и уносит все выше и выше. И вот они втроем — Стас Кажан, Оля Ткач и лихой пилот Виталька летят верхом на мотоцикле навстречу неизвестно откуда взявшимся грозовым тучам.

— Вставайте, молодой человек, вставайте, —  трясет его за плечо проводница. —   Приехали!

— И приснится же такое! — вырывается у Стаса, когда он выходит на перрон, залитый утренним солнцем. «Сегодня же позвоню Ольге!» — думает он. Но пока разгрузили фуры с детским питанием, которые выехали из Киева раньше него, пока он сдавал на склад груз и оформлял необходимые документы, забывает о своем желании. Не позвонил он ей и на следующий день, и в последующие дни ему было как–то недосуг набрать номер Ольгиного телефона. А недели две спустя он подумал, что звонить уже поздно, неловко, да и незачем...