1.Однажды в Каменце над
Смотричем
«Зачем же Прошлым
называть
Все то, что в нас и с
нами?»
Лю Да-бай –
1
– Я живу далеко, на Польских
фольварках, и, если ты пойдешь со мной, нас могут встретить местные ребята и, боюсь,
тебе не поздоровиться, – сказала Каролина Сергею, когда они вышли на
средину моста.
Сто пятидесятиметровый мост,
перекинутый над глубоким каньоном реки Смотрич, соединял два исторически
сложившихся района Каменца-Подольского: Новый план и Старый город[1]
. был, по
сути, путепроводом из прошлого в настоящее и будущее.
Большое железобетонное
тело моста вибрировало от проезжавших по нему тяжелых автомобилей, но Сергею казалось,
что мост содрогается, откликаясь на учащенное биение его сердца.
– Я только проведу тебя до дома и сразу
вернусь, – сказал он, искоса взглянув на девушку. Отступать
ему уже было поздно.
Наконец
они перешли мост и оказались на небольшой площади, своей формой напоминавшей
большого леща, лежавшего на боку, и с брусчаткой, блестевшей в лучах
полуденного солнца как рыбья чешуя.
Слева к площади примыкал пустырь,
заросший сонной травой и среди ее стеблей то тут, то там торчали «обугленными»
головешками камни, – это было все, что осталось от храма Святой
Троицы, взорванного большевиками в тридцатые годы.
Впереди, на фронтоне двухэтажного
здания, в котором размещались отделы районного управления культуры, висел транспарант
с пророчеством Никиты Хрущева[2]:
«Нынешнее поколение советских людей будет
жить при коммунизме!»
Сергей прочитал текст,
напоминавший заклинание шамана, и в его воображении возникла сюрреалистическая
картина, как двухсотмиллионный советский народ – начиная с Прибалтийских республик и Украины на западе и заканчивая Камчаткой
и Сахалином на востоке, – построившись
в колонны, в едином порыве чеканя шаг, марширует к заветной цели, указанной
первым секретарем ЦК КПСС.
Над морем человеческих
голов реют красные флаги с серпами и молотами. Седи развивающихся полотнищ
мелькают портреты членов Политбюро ЦК КПСС, которые несут в руках комсомольцы,
пионеры и октябрята.
Над огромной страной из
края в край звучит бравурный «Марш коммунистических бригад» в исполнении ансамбля
песни и пляски Советской армии имени Александрова:
«Сегодня мы не на параде,
А к коммунизму на пути,
В коммунистических бригадах
С нами Ленин впереди…»
Но в Старом городе бравурную
мелодию и слова марша поглощает пористый камень-песчаник, из которого построены
его дома и которым вымощены мостовые и тротуары, и они теряются в узкостях его
тупиков и переулков.
‒ А мне сейчас направо! – сказала, прервав фантазии юноши, Каролина.
– И
мне туда же, – нашелся юноша.
Молодые люди свернули на улицу
Завранскую, где одно и двухэтажные каменные дома, построенные в прошлом или в
позапрошлом веке, равнодушно взирали застекленными окнами на вялотекущую жизнь
века нынешнего.
Сергей и Каролина шли по
мощенному камнем-плитняком тротуару, исподтишка поглядывая друг на друга, и их
шаги в гулкой тишине улицы отзывались глухими звуками турецких тимпанов.
– Сколько
ног прошагало по улочкам этим! – сказал, прервав молчание, Сергей, когда они подошли
к средневековой, высотой этажей в семь, каменной башне Стефана Батория[3]
и пристроенной к ней Польской браме[4].
– Даже московского царя Петра, – сказала
Каролина.
– А
что он искал тут, Каролина? – спросил Сергей.
– После
неудачного Прутского похода он отправлялся со свитой и будущей женой Катериной
в Карлсбад зализывать раны, полученные от турок. Вот и завернул по пути в
Каменец, – ответила Каролина.
– Вот
как! – сказал Сергей.
– И,
представляешь, когда он въезжал под своды Польской брамы, подул сильный ветер и
сорвал с его головы цивильную шляпу!
– А в
кино и на картинах его изображают без шляпы и с горящими как у припадочного
глазами, – сказал Сергей.
– А тогда
Петр был в шляпе и наклонился, чтобы поднять ее, – продолжала Каролина. ― Но камердинер
остановил его, мол, негоже русскому царю кланяться польскому королю, да еще в
виде каменной башни…
– А
что Петр?
– Запсиховал,
лицо его стало белым, как гашеная известь, глаза едва не выскочили из орбит,
усы ощетинились – слова камердинера напомнили ему, что лет сто
назад Московское княжество едва не стало восточной провинцией Речи Посполитой[5].
– А Петр
был скор на руку и мог сгоряча согнать свою злость на камердинере, – сказал
Сергей.
– Мог,
конечно, мог. Я в какой-то книге читала, как он палкой забил до смерти слугу
только за то, что тот, замешкавшись, не снял перед ним шапку. Да что слуга! Он
родного сына не пожалел, отдав, беднягу, на растерзание палачам. А на следующий
день устроил очередной пир с шутами и скоморохами, – сказала
Каролина.
И, взяв Сергея за руку, увлекла
его за собой, поднырнула под своды легендарной Польской брамы. Оказавшись за
городскими стенами, они вышли на старый Почтовый тракт. Сделав шагов двадцать, юноша
оглянулся и в тени башни Стефана Батория увидел силуэт Петра. «Померещилось!» – подумал
он. Но из любопытства снова оглянулся.
Царь стоял, подбоченившись,
и как будто смотрел в их сторону. Однако он был не таким театрально-величественным,
каким изобразил его в поэме «Полтава» Александр Пушкин:
«Выходит Петр.
Его глаза Сияют.
Лик его ужасен.
Движенья быстры.
Он прекрасен, он
весь, как божия гроза…»
Нет, этот Петр, спустя
двести пятьдесят лет после постыдного поражения от турок, выглядел по-другому:
с непокрытой головой, в простом зеленом камзоле, в брюках свободного покроя, заправленных
в сапоги-ботфорты. Не было в нем того порыва, того темперамента, того величия,
которые, благодаря книгам, живописным полотнам и кинофильмам стали канонически-хрестоматийными.
Царю нездоровилось, на
его болезненное состояние указывали цвет лица, желтого как пергамент и
фиолетовые круги под глазами. Причиной этой болезни был, несомненно, Прутский поход[6],
закончившийся для московитов более чем неудачно.
Как записал в своем
дневнике со слов очевидцев датский посланник Юста Юль, «Царь, будучи окружен
турецкою армией, пришел в такое отчаяние, что, как полоумный, бегал взад и
вперед по лагерю, бил себя в грудь и не мог выговорить ни слова…»
И только благодаря дипломатическому
таланту еврея-выкреста Петра Шафирова, служившего у царя вице-канцлером, и огромному
выкупу Петр Ⅰ избежал позорного пленения турками. Тем не менее по результатам
бесславного Прутского похода и сокрушительного поражения Московия лишилась
практически всех своих прежних грабительских завоеваний: в том числе пришлось возвращать
туркам захваченный ранее Азов, срыть крепости Таганрог и Каменный Затон,
отказаться от содержания на Азовском и Черном морях военных кораблей. А уже
построенные, либо сжечь, либо передать Турции за незначительную компенсацию...
– Ты чего оглядываешься? Увидел, кого?– спросила Каролина.
– Да, Петра!
– Какого еще Петра?
– Романова, какого еще!– сказал Сергей, почувствовав неловкость.
– Не расстраивайся ты так, Сережа, в Старом
городе всякое случается!– сказала
Каролина без тени улыбки на лице.– Я
сама, возвращаясь одним вечером домой, вон у тех турецких бастионов тоже
увидела привидение. Я тогда так перепугалась, что кинулась бежать изо всех ног.
И, убегая, услышала за спиной:
– Не бойся! Я–
Юрий, сын Богдана Хмельницкого[7].
– Я остановилась, сама не своя, и, дрожа от
страха, спросила:
– А что это вы, Юрий Богданович, тут делаете?
Зачем людей пугаете?
– Турки со мной поступили не справедливо,– сказал он.–
Казнили меня через удушение и сбросили как падаль с Замкового моста в
Смотрич. Вот, я тут и подстерегаю одного из палачей, хочу с ним поквитаться. А
ты там за воротами случайно никого не видела?
– Видела,–
говорю,– наряд милиции. Наверное,
вас ищут…
Каролина остановилась, и,
указав на противоположный, левый, берег реки, сказала:
– Мне туда, на Польские фольварки, а ты– возвращайся. Я сама уже дойду…
– Нет, что ты, если я взялся провожать тебя, то
до самого дома!– пылко возразил юноша.
Они шли по старому
Почтовому тракту, ведущему вниз, к пойме реки, где зеленели огороды, росли,
склонившись над водой, ивы и вербы. Каролина шла легкой походкой, гордо неся
свою изящную, славно высеченную скульптором головку. Русая прядь, выбившись
из-под аккуратной девичьей прически, покачивалась у виска в такт ее шагам.
Иногда она скашивала темные с синей поволокой как у плодов терновника глаза на
своего спутника. Девушке было приятно, что рядом идет молодой человек, не
побоявшийся встречи с местными. На лице Сергея играла застенчивая глуповатая
улыбка, отличающая влюбленных юношей от остальных сверстников.
– А ты, Сережа, откуда родом?– спросила вдруг Каролина.
– Я? Я из Руды. Может, слышала когда-нибудь о
таком селе?
– Не только слышала, но и была там.
– Вот интересно! Когда же ты успела?
– Давно! После четвертого класса я отдыхала у
вас в пришкольном пионерском лагере.
– Жаль, что мы не встретились тогда, я показал
бы тебе классные места...– сказал
Сергей.
– И что там у вас такого «классного»?
– Да хотя бы железобетонные дзоты, и каждый
уходит на глубину до пяти этажей. Они окружают наше село по периметру уродливым
железобетонным ожерельем, напоминая о прошлой войне.
– Подумаешь–
дзоты! Разве это интересно?
– Интересно
и опасно. Там, знаешь, сколько погибло наших пацанов…
‒ Во время войны?
– Нет,
уже сейчас, в мирное время.
– Как
это?
– Да
так! В дзотах осталось еще много боеприпасов, в том числе снарядов. А в этих
снарядах, мы их называем «свинками», знаешь, что самое интересное?
– Металл,
наверное…
– Нет,
и даже не тринитротолуол[8], а его начинка, шрапнель. Этими
свинцовыми шариками хорошо стрелять из рогатки, кроме того, они идут на изготовление
грузил для удочек. Но чтобы добраться до
них, сначала необходимо извлечь взрыватель. Вот во время этого занятия и
случается «Ба-бах!» ‒ рассказывал Сергей.
– И
что, никто с этим не борется?– спросила,
пораженная услышанным, Каролина.
– Как
же, предупреждают и дома, и в школе.
– И
что?
– Что-что!
Только в прошлом месяце погибло сразу четверо ребят: три мальчика мал мала
меньше, и девочка, их сестричка…
– Дикость
какая-то! – сказала Каролина, и отвернулась, чтобы он не
увидел набежавших на ее глаза слез.
– И эту жуткую картину ты мне
хотел показать?
– Ну,
тогда я сводил бы тебя в «Стенку» – так
мы называем урочище на высоком берегу Днестра. Оттуда открывается потрясающий
вид на противоположный Буковинский берег! Давай, когда сдадим экзамены, махнем
в Руду. Я тебя все покажу, познакомлю с родителями.
– Ну, как тебе мои пенаты?– спросила Каролина, когда они вышли на центральную
улицу Польских фольварков Суворова, единственным украшением которой была
церковь Святого Георгия.
– Мне нравится. Особенно эта церковь. Она вся синяя,
и устремлена в такое же, синее, небо,– сказал
Сергей.
– Была церковь, но атеисты сделали из нее планетарий.
– Зато улица носит имя великого полководца!
– Я о нем слышать не хочу!– произнесла запальчиво Каролина.
– Чем это тебе так досадил Суворов?
– А тем, что он утопил в крови польское
восстание[9],
получив в награду за это фельдмаршальский жезл.
Сергей растерялся, искоса
взглянул на девушку. Недавно она пренебрежительно говорила о Петре Ⅰ, а теперь
вот уничижительно отзывается о Суворове.
– И ты из-за этого взъелась на милого старичка?– попробовал пошутить Сергей, вспомнив
сухонького, с седым хохолком фельдмаршала, каким его изобразили в одноименном
фильме «Суворов».– Но у русских всегда
так: если они не захватывают чужие территории, то усмиряют не подчинившиеся им
народы.
– Знаешь, как это называется?
– Как?– спросил
он.
– Карательные операции, вот как!– сказала Каролина, сердито взглянув на Сергея.
– Так уж и «карательные»?– спросил он растеряно.
– А ты думал! После такого усмирения Польша и
Литва потеряли свою государственность. То, чего не успел сделать Петр,
довершила с помощью штыков Екатерина вторая. Причем, России достался самый
«жирный кусок». В том числе Правобережная Украина и Подольское воеводство с
городом Каменцом в придачу.
– Так вот в чем причина твоей нелюбви к
Генералиссимусу!– догадался Сергей.
– Да, но мы уже пришли!– сказала Каролина, встряхнув головой, словно освобождаясь
от тяжелых надоедливых мыслей.– Завернем
за угол, и я– дома…
Для Сергея слова девушки
прозвучали, как приговор. Сердце его ёкнуло и куда-то провалилось. Так бывает в
самолете-кукурузнике, когда он попадает в воздушную яму.
«Как только зайдем за угол, я ее поцелую! А
там будь, что будет…»– решил он в
отчаянье. Таким образом юноша надеялся задержать Каролину еще хоть на полчаса.
Но тут произошло то, к
чему он внутренне готовился и чего боялся. Как только они свернули на улицу
Зиньковецкую, тут же столкнулись лоб в лоб с разбитной компанией местных: тремя
вихрастыми загорелыми парнями, примерно одного с ним возраста. Одеты они были в
одинаковые холщовые китайские брюки, в каких ходила едва ли не половина
мужского населения страны, и в разномастные майки-безрукавки. На ногах– легкие летние сандалии. Увидев незнакомого
парня, фольварецкие остановились как вкопанные в землю сваи и с нескрываемым любопытством
уставились на него.
У Сергея заныло под
ложечкой, ладони покрылись липкой испариной. Пытаясь скрыть волнение, он взял
Каролину под руку, надеясь, что им удастся разойтись по мирному с местными
«махновцами»[10].
Каролина, догадавшись,
что сейчас может произойти, вышла вперед и начала объясняться с парнями на
местном наречии:
– Казик, ту Сергей, хлопец з нашего потоку,
разэм складамы экзамины до техникума, я сама просилам проваджич мне до мешкання[11]…
Однако у тех на его счет
были свои соображения. Вмешательство девушки только подзадорило малолетних
урок, уверенных в своей безнаказанности –
ведь их было трое.
– Слышь,
бля[12]!
– сказал, обращаюсь к Сергею тот самый
Казик, прищурив правый глаз.– Ты че это,
фраерок залетный, к нашей чиксе[13]
липнешь?
Слово за слово, и
завязалась драка. Сергей отбивался, как мог. Ему придавало сил присутствие
девушки. Изловчившись, он нанес-таки два сильных и точных удара по лицу Казика.
И у того по губам и подбородку потекла темная струйка. Его же били с трех
сторон и неизвестно, чем бы закончился этот инцидент, если бы густой от жары
летний воздух неожиданно не пронзила милицейская сирена.
Услышав ее, хулиганье
посчитало за лучшее скрыться, не забыв о Каролине. Казик, обхватил одной рукой
девушку сзади, прикрыв ее рот ладонью другой руки, чтобы она не кричала, потащил
ее в ближайшую подворотню. Двое других придерживали ее за ноги, помогая ему. Она
пыталась вырваться, но тщетно: и на этот раз силы оказались неравными.
К месту стычки подъехал
ГАЗ-69, из него вышли два милиционера. Не обращая внимания на фольварецких
«махновцев», убегавших, оглядываясь, они, не спеша, вальяжно, как хозяева положения,
подошли к Сергею,– он как раз отряхивал
брюки и рубашку от пыли.
– Ну, что, гаденыш, попался!– сказал один из них.
Сергей начал объяснить, что
тут произошло и почему завязалась драка. Но мусора[14],
не дослушав его, заломили ему руки за спину, надели на запястья наручники и, усадив
в зарешеченную клетку милицейского газика, доставили в городское управление
милиции. Дежурный «следователь» или кто он там был допросил Сергея, дал ему
расписаться в протоколе дознания и сказал угрожающе: «Ну, и влип же ты, хлопец,
по самое никуда!» И объявил, что его задерживают на 72 часа до выяснения
обстоятельств произошедшего…
Камера предварительного
заключения, куда поместили Сергея, была с одним з забранным железным листом
окном, так что человек, находившийся в ней, мог видеть только узкую полоску
неба. Из мебели в камере были двухэтажные деревянные нары без матраца, подушки
и одеяла. Вместо туалета– «параша», в
просторечии, выварка, стоявшая в углу у двери.
Оставшись один, Сергей, заметался
по камере как затравленный звереныш: от двери к противоположной стене и
обратно. Четыре шага в один конец, четыре–
в другой. Чтобы как-то отвлечься, он обследовал камеру и в одном из
тайников обнаружил припрятанное лезвие для безопасной бритвы. Повертел его в
руках и за ненадобностью вернул на место. «Надо же было так вляпаться,– думал он. – Теперь о техникуме придется
забыть…»
Побитый, усталый, он прилег
на жесткие деревянные нары и уставился взглядом на грязный, засиженный мухами
потолок. Ему вспомнилось родное село, такой же знойный летний день как сегодня.
На отцовской пасеке, расточая медовый аромат, цветет липа. Пчелы, вылетев из
ульев, взмывают вверх, к ее соцветиям за очередным взятком. Бабушки Ольга и
Штефа, сидя на маленьких стульчиках среди грядок, общипывают руками листья
щавеля, бросая их в подолы. Сегодня они собираются приготовить зеленый борщ.
Рядом крутится он,
непоседливый шестилетний Сережка, лакомясь сладким топинамбуром. Иногда он
прислушивается к разговору бабушек. Штефа рассказывает, как немецкие самолеты
бомбят Каменец, а она с детьми, убегает из города под смертельный аккомпанемент:
вой штурмовых бомбардировщиков, взрывы бомб, гул и треск рушившихся домов.
После такого
«смертельного марафона» Штефа заболела бронхиальной астмой. Поэтом дышит она тяжело,
со свистами и хрипами, и постоянно кашляет. А для того, чтобы легче дышалось, она
курит, глубоко затягиваясь, выпуская сквозь ноздри клубы сиреневого ароматного дыма.
Сигареты у Штефы особенные, лечебные: вместо табака в них измельченные листья
бела-донны. Сергей просит у нее дать ему сигарету, прикуривает ее от спички,
затягивается и начинает кашлять– не
хуже, чем сама Штефа…
Так, с гулом пчел,
цветеньем липы, щавелем для зеленого борща, дымом дурмана и рассказами о бомбежке
фашистов в его детском воображении вырисовывался город Каменец-Подольский, в
котором он никогда не еще был…
Воспоминания о детстве
сменились внезапным сном. Ему снились Каролина, фольварецкие «махновцы», драка
с ними, менты– беспредельщики,
следователь, пугавший его всевозможными карами.
Вдруг он оказался в
камере пыток. И снова увидел Петра. Император сидел на скамье, широко расставив
ноги, и наблюдал, как заплечных дел мастера пытают с пристрастием его сына Алексея.
Сергей слышит сквозь сон душераздирающие вопли царевича, его клятвенные
признания в том, что он не участвовал ни в каком заговоре и ничего не замышлял
против отца. Но Петр неумолим и немилосерден. На его лице сладострастная
нечеловеческая улыбка, когда смотрит, как пытают его родного сына и, кажется, получает
от этого наслаждение.
Сергей хочет вмешаться,
остановить пытки царевича и внезапно просыпается, весь мокрый от холодного липкого
пота. Он шарит невидящим взглядом по камере, со сна не понимая, где он находится
и что с ним происходит. Наконец юноша приходит в сознание, вспоминает:
– Господи, это же кадры из фильма «Петр Ι»! Там
были показаны эпизоды с пытками царевича Алексея. Вот они мне и приснились…
На следующий день после
очередного допроса Сергей сидел на нарах, наблюдал за паучком-сокамерником. Тот
поймал очередную жертву– муху,– и, перебирая быстро лапками, паковал ее в
серебристую паутину, делая из нее куколку. «Ты смотри, как членистоногий
разошелся, готовит продовольственные запасы на зиму!» – подумал он.
В это время со скрипом открылось
маленькое оконце, проделанное в двери его камеры, и голос охранника, зовущий
его:
– Эй,
молодой! Подойди-ка сюда, тут тебе передачу принесли…
Сергей подошел к двери и взял
из рук охранника пакет. Вернулся, сел на нары, развернул промасленную газету. В
ней оказались пирожки. Он взял один, откусил. «С яблочным повидлом, мои
любимые!– подумал.– Интересно, кто это меня облагодетельствовал?
Хозяйка квартиры на Руських фольварках вряд ли знает, где я нахожусь. Наверное– Каролина!»–
подумал он. Мысли о девушке не покидали его с того самого момента, как
он оказался в этой камере…
Трое суток Сергей провел
в КПЗ, пока его не освободили из-под стражи. Выйдя из «узилища» на улицу, он вдохнул
полной грудью свежего воздуха и впервые в жизни по-настоящему осознал, что это
такое– Свобода! Оглядевшись, он увидел
Каролину. Девушка стояла в тени старого каштана, дожидаясь его. Сегодня она
была по-взрослому серьезной и, как всегда, решительной.
– Как я ненавижу это злосчастное место, уйдем
отсюда поскорее, не могу здесь долго находиться!– сказала она, взяв Сергея под руку.
В парке имени Шевченко,
куда они пришли, Каролина, приблизилась вплотную к Сергею и посмотрела с нежностью
ему в глаза; провела тонкими почти прозрачными пальчиками по шишке на его лбу, по
царапинах на лице, и участливо спросила:
– Бедненький, тебе не больно?
У Сергея перехватило
дыхание. Первым порывом его было обнять девушку, но, замешкавшись, он упустил
удобный момент. А Каролина деловито продолжила:
– Я вижу, ты устал. На тебе лица нет. Сейчас же иди домой,
помойся, переоденься и хорошо выспись. А завтра встретимся и поговорим.
– Ну, что ты, мы с тобой так дано не виделись!– запротестовал он.
– Иди, иди!–
сказала строго Каролина.– Увидимся
завтра!– И чмокнув его по-сестрински в
щеку…
– А дэ ж цэ тэбэ, хлопчэ, носыло? Я тут соби
мисця нэ знаходыла!– встретила его причитаниями
квартирная хазяйка, тетя Галя.– Я вжэ
думала, чы нэ втопывся ты, часом, на ричци, чы, можэ, побылы тэбэ и ты лежыш в
ликарни. Та мэни там сказалы, що такого у ных нэма.– Увидев на лице Сергея царапины и шишку на
лбу, она запричитала: «Ой, Боже ж ты мий, такы влучылы в твою дурну голову. Дай
я тоби чогось холоднэнького прыкладу…» (13). Не дослушав до конца причитания
тетки Гали, Сергей помылся, зашел в «коморку», которую он снимал, и плюхнулся
ничком на кровать.
На следующий день в
полдень, как и условились с Каролиной, он уже был у греческой ротонды. Она была
установлена в сквере, который разбили на месте уничтоженного большевиками православного
собора Александро-Невского. Вскоре к ротонде пришла Каролина. В руке у нее была
спортивная сумка.
– С тренировки?– спросил Сергей, понимающе.
– Нет, что ты! В сумке у меня пончики, с
яблочным повидлом, ты же любишь такие, правда?–
сказала она.
– Да, такие пончики готовит моя мама к
праздникам. Но ты подойти сюда, посмотри, какая чудесная панорама Старого
города открывается с высоты этого холма!–
сказал он.
– Сережа!–
перебила его Каролина, потупив глаза.–
Я все эти дни места себе не находила, думала. Что не говори, а в случившемся
есть и моя вина. Не разреши я тебе провожать меня, ничего бы такого не
случилось. А так и побили тебя, и экзамен по литературе ты пропустил.
– Ты что, Каролинка! Тебе не в чем себя упрекать.
Этот экзамен я и так бы завалил– не
силен я в литературе. И ты не расстраивайся из-за меня. Все как-нибудь
утрясётся, само собой. Не стал я строителем–
стану моряком. Обязательно. Вот, увидишь!– сказал взволновано юноша.
Такой ответ, кажется,
удовлетворил Каролину. А Сергей, взглянув влюбленными глазами на девушку, тут
же забыл о своих неприятностях– в юности,
к счастью, все горести быстро забываются.
– Лучше, Каролина, покажи мне город, нашу
славную крепость. Ты, я уверен, знаешь его лучше, чем кто-либо другой!– сказал он, взяв девушку под руку.
На остановке у гостиницы
«Подолье» они сели в автобус и поехали в Старый город, где на каменном мысе,
защищенная с двух сторон рекой и ее неприступными скалистыми берегами, стояла
легендарная Каменец-Подольская крепость.
– Мне кажется, каждый камень крепости помнит,
что здесь происходило в прошлые эпохи!– сказала
Каролина, когда, они остановились посреди двора Старого замка.– И они бы хотели, да не могут рассказать…
– А ты тогда зачем? Ты мне обо всем и расскажешь,
хотя бы о турецкое нашествии!– сказал
Сергей.
– Да,
турки давно точили зуб на нашу крепость. Впервые они хотели взять ее в 1621
году, но она оказалась крепким орешком!–
сказала Каролина, отвечая на его реплику.– Султан Осман Второй, увидев неприступный
город Каменец и крепость, спросил приближенных: «Кто построил этот город?»– «Сам Аллах!»–
ответили ему.– «Так пусть Аллах и
берет его!»– сказал султан. И отдал
приказ войскам к отступлению.
– Турки не были бы турками, если бы просто так
проглотили обиду на этот город и на эту крепость!– сказал Сергей.
– И они пришли снова, полвека спустя! На этот
раз их армия насчитывала около ста пятидесяти тысяч воинов. Защитникам города пришлось
не сладко. Две недели длилась осада. Малочисленный гарнизон отбивал атаку за
атакой противника. И капитулировал только после того, как закончились боеприпасы
и продовольствие,– сказала Каролина.
– Наверное, вся Османская империя – от Индийского и до Атлантического океанов[15],– праздновала взятие Каменца!– сказал Сергей.
– А вместе с турками победу эту отмечали и
украинские казаки во главе с гетманом Петром Дорошенко[16].
‒ сказала Каролина. ‒ Ты знал об этом историческом факте?
– Нет, Каролина, я впервые слышу об этом!
– Променяли Христа на Магомета!– взорвалась негодованием девушка.
– А что Дорошенко должен был делать, если
Украину разрывали на части? Вот и решил, что с помощью третьей силы воссоединит
Левобережную и Правобережную Украины в одно государство,– сказал Сергей.
– Надолго ли?–
спросила Каролина.
– Да, среди украинских гетманов, к сожалению, не
было единства.
– Вот я и говорю: один король лучше десяти
гетманов!– сказала Каролина.
– Так где же украинцам было взять того короля?
– А пусть бы сами его избрали!– сказала простодушно, по-девичьи, Каролина.
– Ты думаешь?
– А ты сомневаешься?– спросила она.
– Да, «Королевство Украина»– звучало бы благородно!– сказал Сергей.
Его захватили и понесли
галопом непривычные ему мысли. Юноша сожалел, что его предки упустили такую
возможность. «Ну, почему, почему они не проявили политической воли и не
объявили себя преемниками Киевской Руси и Киевского княжества? Вот она,
Киевская Русь, и стала бы основой для нового украинского государства, а
первопрестольный Киев– его столицей. Однако в
результате их заблуждений и нерешительности «мать городов русских» сошла на
семь веков с исторической сцены…»– думал
юный максималист.
Он не понимал также,
почему позже, в шестнадцатом– семнадцатом
веках, когда набирали силу Речь Посполитая и Московское княжество, его предки
не претендовали на Киев, как на столицу Украины, а вместо этого объявляли
столицами государства какие-то хутора, где была их вотчина…
– А вот у той крепостной стены погиб пан Ежи-Михал!– сказала Каролина.
– Да? А кто это такой, пан Ежи-Михал?– спросил он, удивляясь тому, как много знает
Каролина.
– А ты что, не знаешь?– удивилась в свою очередь она.– Это полковник Володыевский, «Каменецкий
Гектор», как его назвали впоследствии.
– Гектор!– звучит героически,– вырвалось у Сергея.
– А
погиб он совершенно по-глупому. Город уже капитулировал, но кто-то из
отчаявшихся защитников взорвал пороховой погреб, и взрывной волной полковнику
снесло тыльную часть головы. Невредимым осталось только его молодое красивое
лицо,– продолжила Каролина.
Сергей посмотрел туда,
куда указала рукой девушка, и в его воображении возник образ Володыевского. Небольшое
бездыханное тело полковника лежало на покрытом щебнем дворе Старого замка. На мертвенно-бледном
лице его рдели редкие пятна крови, взгляд открытых голубых, уже ничего не
видящих глаз, устремлен в черное от пожарищ небо...
– Откуда
тебе известны такие подробности о гибели полковника, Каролина?– спросил он, вернувшись к действительности.
– Как откуда? Из книг, Сережа, из книг,– ответила сдержанно Каролина.
Они вышли за ворота
крепости и направились к Замковому мосту. С этого места были хорошо видны абрисы
домов, бастионов и дорога, ведущая в Старый город.
– Посмотри, вот она!– сказала Каролина.
Сергей проследил за ее
взглядом и увидел сияющую золотом фигуру, словно парящую над городом. Это была
скульптура Богородицы Непорочной Девы– Покровительницы
Каменца. Ее скульптура была установлена в честь победы над турками на самой верхушке
минарета.
– Я и не предполагал, что можно так сильно любить
город, как ты его любишь!– сказал
Сергей.
– Я же каменчанка!– ответила девушка.
Они перешли Замковый мост
и стали пониматься по Карвасарскому спуску наверх, к центру Старого города.
Каролина шла впереди. Сергей, отстав на несколько шагов, смотрел на девушку,
любуясь ее стройными ногами, маленькими ступнями в кожаных сандалиях.
– Не отставай!– сказала она, оглянувшись. И, поймав на себе
восхищенный взгляд юноши, смутилась и сказала весело:
– Что
ты смотришь так на меня, Сережа, не насмотрелся еще?
Он, потупив глаза,
промолчал. А несколько секунд спустя, позвал:
– Каролина!
– Что тебе?–
откликнулась она.
– Скажи, пожалуйста: почему село, что под
Замковым мостом и этот спуск, по которому мы идем, называют Карвасары, Карвасарский?
– Говорят, в старину на том месте, где стоит сейчас
это село, располагался небольшой хуторок. А в нем жила некая Сара. Курва Сара– так называли ее местные.
– Почему
курва?– спросил наивный юноша.
– Потому
что много мужиков забегало к ней на огонек. А со временем два эти слова
срослись в одно и получились Карвасары. По другой версии название села
происходит от караван-сарая, который стоял там еще во времена турецкого
владычества,– уточнила Каролина.
– Интересно,–
сказал Сергей.
– А тебе какая версия больше по душе?
– Конечно, первая.
– Почему это?–
удивилась Каролина.
– В ней больше народного юмора.
– Что за чудо этот храм!– воскликнула Каролина, когда, они проходили у
стен бывшего Тринитарского костела.– Знаешь,
это второе по красоте культовое здание Каменца-Подольского.
– А какое первое?
– Конечно кафедральный собор святых Петра и
Павла!
– Все-то ты знаешь, во всем разбираешься,– восторгался Сергей.
– А ты не проголодался, Сережа?– спросила Каролина, не ответив на его
замечание.– У меня тут в сумке пончики с
повидлом. Давай, присядем где-нибудь, перекусим.
«Она просто прелесть, эта
Каролинка-Малинка!»– подумал
проголодавшийся юноша. И предложил:
– Может, зайдем в кафе или в какую-нибудь столовую?
– Ну, что ты!–
сказала девушка, брезгливо скривив губки.– Лучше пончиков с молоком ничего нет!
– Ну, тогда я пошел!– сказал он.
– Куда это ты?–
спросила она.
– В магазин, куплю молока…
– Пончики–
объединение!– нахваливал Сергей,
с аппетитом уминая за обе щеки румяную сдобную выпечку.– Мама пекла?
– Обижаешь,–
сказала, нахмурив брови, Каролина.
– Что, сама сподобилась? Ну, тогда ручки у тебя
золотые. Дай, я их поцелую!– сказал
Сергей.
– Обойдешься,–
ответила, раскрасневшись от удовольствия, Каролина.
Утолив наскоро голод,
молодые покинули сквер, перешли мощеную булыжником улицу и остановились на
Советской площади.
– До революции эта площадь называлась
Армянской, а когда Каменец стал столицей...
– Столицей? Столицей чего?– перебил ее Сергей.– Нам в школе ничего об этом не говорили.
– В школе много, о чем нам не говорили!– сказала темпераментно Каролина.– А в тысяча девятьсот девятнадцатом году
Каменец стал столицей Украинской Народной Республики, на этой площади Симон
Петлюра[17]
принимал парады войск, уходивших на фронт.
– Наверное, и дед мой гарцевал здесь на «лихом»
коне?– сказал Сергей.
– Твой дед! А причем тут твой дед?– удивилась Каролина.
– Мой дед Степан тоже был революционером. Он, думаю,
мало что понимал в политике, он страстно хотел получить в собственность землю.
Поэтому ушел защищать Народную Республику.
– И как, получил твой дед землю?– спросила Каролина, с любопытством глянув на
юношу.
– Слава богу, что живым домой вернулся. Правда,
уже без коня и без овчинного кожуха.
– Что он рассказывал тебе о революции?
– Ничего он мне не рассказывал.
– Что так? Неразговорчивым был?
– Умер он, в голодовку.
– Девятьсот
сорок седьмого?– спросила девушка.
– Нет,
еще в ту, что была в двадцатые годы,– сказал
Сергей.
– А со вторым дедом ты дружил?
– С каким вторым?
– Ну, как же! У нас обычно бывает два деда: по
отцовской и по материнской линии,– напомнила
ему Каролина.
– А,
дед Прокофий? Он умер еще раньше, во времена Столыпинской реформы, оставив на
руках у бабушки Ольги четверых детей.
– Вот как бывает в жизни!– сказала Каролина.– А я, знаешь, тоже росла без дедушек. Одного
расстреляли в тридцать седьмом во время сталинских репрессий, а второй погиб в
сорок пятом. Он воевал в Армии Краевой[18].
На башне Ратуши ударили
куранты. Стайка голубей, мирно ворковавшая на полуразрушенных стенах бывшего Доминиканского
монастыря, испугавшись, взмыла, в белесое летнее небо, громко хлопая крыльями.
Улыбнувшись этому
происшествию, Сергей и Каролина пересекли по диагонали еще одну площадь– до большевистского переворота она называлась
Польской,– и подошли к Триумфальной
арке. Фриз арки украшала надпись, сделанная неизвестным резчиком по камню: «HAC
INTRABAT STANISLAV AVGUST REX DIE XI 9BRIS 1781 ANNO».
– Интересно, о чем говорит эта надпись?– спросил Сергей, рассматривая припорошенные
пылью латинские буквы и слова.
– Она сообщает о том, что здесь 11 ноября 1781
года проходил король Станислав Август[19],– пояснила смысл надписи Каролина.
– Ну,
что же, пойдем по стопам короля,– сказал
Сергей.
‒ Лучше не надо, ‒
сказала Каролина.
‒ Почему это? ‒ спросил
удивленный юноша.
‒ Потому что путь этот
привел к уничтожению польского государства.
‒ По вине короля?
‒ И по его тоже…
‒ А ты говорила: «Один
король лучше десяти гетманов…»
Каролина пропустила мимо
ушей этот выпад Сергея. Но, когда они оказались под сводами Триумфальной арки, шепнув
на ухо юноше, как заговорщик:
– Загадай желание и прикоснись левой рукой к
стене арки. И все, о чем ты загадаешь, обязательно сбудется…
Сергей, недолго думая,
загадал: «Сегодня же поцелую Каролинку!»
– Загадал?–
спросила она, заглядывая ему в глаза, вероятно, желая отгадать его
тайну,– Вот и отлично!
– Как скоро сбудется?– спросил он.
– Что сбудется?
– То, о чем я загадал?
– Ну, это зависит от того, как сильно ты хочешь
этого,– сказала она.
Каролина настояла, чтобы
они зашли в кафедральный Петропавловский костел. Перед тем, как войти под своды
храма, она перекрестились. «Каролина крестится слева направо, значит, она
католичка!»– подумал Сергей. И по
привычке перекрестился сам– справа
налево.
Оказавшись под сводами
бывшего культового, а сегодня культурного учреждения, Сергей почувствовал себя
не совсем уютно. Может быть, потому что дневной свет, проникая сквозь витражи
на стрельчатых окнах, терял силу, превращаясь в свою противоположность. И в помещении
стоял или, вернее, висел торжественно-призрачный сумрак. Реальным казался только
маятник Фуко, висевший на струне под куполом, и своими размеренными колебательными
движениями, как бы убеждал присутствующих, что планета Земля, действительно,
вращается вокруг своей оси…
Покинув храм-музей,
Сергей и Каролина обошли его с юго-западной стороны и оказались у бывшего
турецкого минарета. Там, в тени стояла группа молодых людей, внимательно слушавших
маленькую щуплую женщину. «Туристы с гидом»,–
догадался Сергей.
– В средине девятнадцатого столетия одна юная
панночка из местных полюбила шляхтича,– рассказывала
современным пилигримам экскурсовод.– Да
так сильно полюбила, что жить без него не могла. А он насмехался над ее
чувствами. Отчаявшаяся девушка однажды ночью взобралась на балкон минарета,– вон он, наверху, видите!– говорила экскурсовод, показывая рукой наверх,– и бросилась оттуда вниз головой…
– Вот
к чему приводит любовь! – сказала
Каролина, когда они шли узкой средневековой улочкой, где стены домов и каменные
заборы поросли мхом и лишайником как изжелта-изумрудным осадком времени.
Они остановились на
скалистом выступе над глубоким каньоном реки Смотрич и, не сговариваясь, разом
опустились в пожухлую от зноя траву. В воздухе витали запахи чабреца, полыни и
еще чего-то неуловимого, чему трудно было подыскать название, может быть, самой
истории. Слева от них открывалась панорама Каменец-Подольской крепости, справа,
внизу, были видны дома и огороды Польских фольварков. Прямо перед ними, от излуки реки и дальше, до
самого горизонта, простирались подольские черноземы с чередой невидимых отсюда сел,
полей и лесов.
Каролина откинулась навзничь,
закрыв утомленные глаза. Сергей, облокотившись на локоть, смотрел на непорочное
лицо девушки, на ее слегка подрагивающие ресницы, на приоткрытые в полуулыбке
розовые губы. «Вот как сбываются заветные желания!» – подумал он. Однако он почему-то не сделал
того, о чем мечтал в камере предварительного заключения, и чего так желал весь
сегодняшний день – поцеловать Каролину! Он просто прилег рядом с
девушкой, взял ее руку в свою, чувствуя тепло ее ладони.
О чем они думали, эти
двое, в тот тихий предвечерний час на высоком скалистом берегу реки Смотрич? О
тайнах судьбы, о процессах, которые происходили в их душах, и, благодаря
которым девушка становится женщиной, а юноша
– мужчиной?
Кто знает?
Уставшее за день солнце медленно
садилось за башни средневековой крепости. Его лучи, распространяясь снизу вверх,
освещали золотую скульптуру Богородицы Непорочной Девы – Покровительницы
города. Мария стояла на верхушке минарета, воздев руки к небу, благословляя
этот мир и все сущее в нем…
