понедельник, 5 января 2015 г.





Анатолий Михайленко

                   У Владимира Домрина на Кинбурнской косе
      

    Проснувшись с первыми лучами солнца, радуюсь тому, что оно светит и для меня. Даже когда небо заволакивает серыми низкими облаками, я стараюсь не поддаваться унынию. Этому научил меня одесский поэт Владимир Домрин.   
- Каждое утро, выйдя на балкон встречать рассвет, я говорю: «Спасибо, Господи, что подарил мне еще один день жизни», - признавался он.
    В Домрине странно уживались любовь к природе и страсть к охоте и рыбалке. Он часто выезжал в леса и степи, в поймы Дуная, Днестра, Южного Буга и Днепра. Из каждой такой поездки он привозил не только охотничьи и рыбацкие трофеи, но и проникновенные стихи.
Звезда упала за озера,
Черту оставив в небесах.
Пусть сполох огневой не скоро
Погаснет у тебя в глазах.

Ночная вскрикивает птица,
Мерцает лунная вода.
Сюда бы снова возвратиться
Через разлуки и года...
          На Покровских хуторах, что на Кинбурнской косе, у него была дача. Как-то он пригласил нас с Анатолием Кузьминым – бывшим многолетним редактором университетской многотиражки «За наукові кадри», а в то время уже преподавателем подготовительного факультета для иностранных студентов, - приехать к нему на дачу погостить.
   До Очакова мы добирались на «Ракете» - судне на подводных крыльях. А оттуда на катере, преодолев еще одну водную преграду – Днепро - Бугский лиман, - добрались до Кинбурнской косы.
     От дощатой пристани до Покровских хуторов, прятавшихся в буйной растительности ольхи, тополей и краснотала было рукой подать. Стояла тихая ясная погода раннего сентября. Над лиманом кружились стаи бакланов и черноголовых чаек, пикировавших  к воде за добычей – жерехом, окунем, карасем или на худой конец бычком. Мы шли с Анатолием по заливному лугу, густо поросшему песчаным бессмертником, золототысячником, мятой, ромашкой сопровождаемые гудением пчел и шмелей.
     Вдруг на нас набежали две больших тени. От неожиданности мы присели, спрятав головы в плечи, и в замешательстве вскинули глаза кверху: над нами на бреющем полете проплыла, рассекая изогнутыми под углом крыльями воздух, пара пеликанов, напоминавших доисторических птеродактилей. Мы, молча, переглянулись, осознав, что действительно находимся в заповедных домринских местах.
   
    – О! Молодцы, что приехали, – сказал обрадовано Домрин, когда мы вошли во двор его дачи. – Мне одному среди одних женщин стало скучновато. – И, помолчав, продолжил: «Вы тут с Лесей занимайтесь по хозяйству, а я схожу к рыбакам и скоро вернусь».
– Вы очень кстати, – сказала, улыбаясь, Леся, жена и муза Владимира. – Будете чистить картошку. – Отказываться было неудобно. И мы с Кузьминым, засучив рукава, принялись за работу.
       Пока Владимир отсутствовал, Леся рассказала нам, что среди их соседей преобладают одесситки, жены капитанов дальнего плаванья. Они, пока мужья в рейсе, все поголовно выращивают на дачных участках луковицы тюльпанов, благо здешние климат и почва благоприятствуют этому.
 Когда мы с Кузьминым покончили с картошкой, вернулся Домрин, неся за жабры треть осетра, или как его еще называют, Царской рыбы.
– Вот, прикупил по случаю у местных рыбаков, – сказал он.– Достаточно будет и для ухи, и для жарки…
Пока Домрин, Леся и Кузьмин занимались приготовлением обеда, я незаметно вскользнул через калитку на улицу. Я знал, что если идти прямо никуда не сворачивая, в противоположном направлении от лимана, то выйду к Черному морю. Сразу же за селом начинались невысокие песчаные дюны, поросшие редким низкорослым кустарником, ковылем и чабрецом с поздними яркими розово-фиолетовыми цветами.
Взобравшись на очередную дюну, неожиданно наткнулся на мирно пасущийся табун диких лошадей гнедой масти. Вскинув свои красивые с густой гривой головы, они с интересом посмотрели на непрошеного гостя. А несколько секунд спустя, пустились трусцой в сторону леска, черневшего на горизонте.
Пляж, на который я вышел, был плоским и тянулся до Ягорлыцкого залива и дальше, до самого горизонта. Искупавшись, я прилег на мелкий серовато-золотистый песок и засмотрелся на белые кучевые облака, проплывающие высоко в бездонном синем небе. Я еще никогда не бывал в таких пустынных, еще не тронутых цивилизацией местах, и наслаждался непривычным вселенским пейзажем. Шелест морских волн и крики чаек, парящих надо мной, доводили его до совершенства. Меня переполняли первозданные чувства, которые я не мог облечь в слова. Да и нужны ли они были в такие минуты?
После обеда перешедшего в ужин, мы пили заваренный на лечебных травах чай с медом. Потом Домрин читал стихи:

 Облака, подаренные мне,
Мягким отороченные светом,
Ты увидишь и зимой, и летом
На закатной дальней стороне.

Облака, подаренные мне,
Из души переплывают в душу:
Потому-то и не стынут в стужу
Облака, подаренные мне.

Облака мерцают в глубине
Глаз твоих, застенчивых и строгих.
Нет без вас ни песни, ни дороги,
Облака, подаренные мне…
    Перед сном мы пошли прогуляться по берегу Днепро - Бугского лимана, поросшего тополями, вербами и тростником. Солнце медленно садилось в причерноморскую степь, оторочив, как в стихах Добрина, закатными лучами облака.
     В кустарнике отливала золотом рыбья чешуя, оставшаяся после дележа браконьерами улова; перед нами таинственно темнел посреди лимана купол острова Майский, где, как говорили, готовят боевых пловцов. Ощущение единения с природой не покидало меня, как и недавно на безлюдном морском пляже с северной стороны Кинбурнской косы. И только несколько лет спустя, когда Домрина уже не стало, я, наконец, написал стихи «На Кинбурнской косе»:
В терпких водах лимана купается солнце,
Чайки вспышками магния слепят глаза,
И горят чешуи золотые червонцы
В темной чаще, где к небу взметнулась лоза.
Ветер моря и ветер степного простора
Нал полоскою суши по-братски сошлись.
В это время душа, очищаясь от сора,
Принимает и славит, и празднует жизнь.
Пахнет «лидией», рыбой, увядшей травою,
Воздух влажный пьянит и тревожит меня.
Жесткий полог ветвей, как окошко открою
В необъятную ширь просветленного дня.
Но гряда облаков горизонт увенчала,
Перелетная стая упала на плес.
Обнажились в природе концы и начала –
Что-то кончилось, что-то уже началось!
   Интересно, что бы о них сказал Домрин?